Сергей Зверев - Наследник чемпиона

Большой замотал головой, как укушенная слепнем лошадь. Замотал и заплакал.

– Прости, Рома…

– Умрешь, тогда прощу… – тихо проговорил Рома. – Жалко тебя, гада… Не видеть бы этого, да не могу. Смотреть обязательно должен. Смотреть, да еще приговаривать – смотрите, пацаны, что бывает, когда… В общем, Захара, что для тебя сейчас сделать? Ты понял, о чем я.

Фома и Крот стояли уже по колено в яме. Вспотели воротники их белых сорочек, но они копали и копали, стремясь выкопать как можно больше земли.

– Дай сигарету… И водки.

– Что-нибудь одно, – отрезал Рома. – Не в кабаке.

– Водки стакан. Нет, сигарету… – Увидев перед собой быстро тлеющие «Мальборо», дрогнул голосом. – Нет, Рома, можно водки?.. Подождите пяток минут, чтоб забрало? Пожалуйста, я прошу, Рома…

Если бы Захар сейчас плакал, вор покривился бы и отошел к машине, давая возможность своим людям закончить все быстро и без заморочек. Но Большой не рыдал и не молил о жизни. Он молил о стакане водки и минуте хмеля.

– Налейте ему стакан, – велел Гул.

Дожидаясь, пока отстучит триста секунд, он закрыл глаза и подставил лицо пробивающемуся сквозь чащу ветру.

– Матери не дайте в нищете жить…

Рома едва заметно качнул головой, и Большой понял, что с его матерью все будет в порядке. Ее сын уедет на Север, и потом, вместе с телеграммами, будет ежемесячно слать ей до самой смерти деньги. Старушка знает – на Севере много зарабатывают. Она будет лишь жаловаться соседкам, что сын, такой-сякой, не может найти недельку, чтобы погостить. Так и преставится в тоскливом ожидании…

Новосибирск…

Пройдясь по комплексу детского дома, Валентин Игоревич окончательно испортил себе настроение. Здание рушилось, до выборов – целый год, в кладовых заканчиваются продукты, а те деньги, на которые следовало закупить очередную партию, ушли на оплату рабочим-калымщикам, отремонтировавшим потолки в отделении для младших ребят. Детский дом был на грани расформирования…

Он вернулся в кабинет.

Раздумья прервались коротким писком громкоговорящего устройства, прикрученного к столу (прикручивать директор стал с прошлой осени, когда двое воспитанников аппарат украли, продали, а деньги пропили). Глубоким голосом секретаря – Инны Матвеевны – устройство осведомилось:

– Валентин Игоревич, вы не заняты?

Да, он чрезвычайно занят. Размышлениями о том, как начать осень так, чтобы его же не посадили за растрату.

– Нет, а что случилось? Махров опять камень в окно райотдела бросил?

– Слава богу, нет. Дима на занятиях. К вам посетитель.

– Пусть войдет, – сдвинув в сторону вертушку с визитками, директор застегнул на пиджаке пуговицу и сложил руки «по-президентски» – обе руки на столе, и одна ладонь – на другой. Для вящей убедительности в чрезмерной деловитости можно было еще слегка склонить голову набок, но, вспомнив, что на счету детдома три тысячи двести пятьдесят рублей и сорок копеек, решил, что это будет чересчур.

Поначалу посетитель Валентина Игоревича разочаровал. Прическа какая-то непонятная и вызывающая – «под Бэкхема». Для возраста гостя, который директор визуально определил как сорок три – сорок пять лет, не очень серьезно… Однако льняной, дорогой костюм и мягкие мокасины впечатление слегка подправили. Потом, у вошедшего в руках был кейс, и если это не налоговый инспектор, то кто…

Впрочем, если бы – инспектор, Инна Матвеевна бы знала и, как могла, предупредила.

– Бедновато живете, – безапелляционно заявил гость.

– Надеюсь, вы не воспитывать меня пришли?

– Что вы… – поморщился виноватой улыбкой полузащитник «Манчестер Юнайтед». – Я так прямо говорю, потому как делать вид, что ничего не происходит, на мой взгляд, подло. Подло, потому что речь идет о десятках бедных детишек. Зайди я в мэрию – глазом бы не моргнул. Раз так живут, значит, нравится. Однако они не бедствуют, я только что оттуда. Не знаете, Валентин Игоревич, зачем секретарю Волосюка два компьютера?

Услышав фамилию мэра, Крутов слегка расслабился.

– Не знаю, зачем, – вздохнув, признался Крутов. – Я всегда думал, что два седла для одного наездника – это много…

Бэкхем рассмеялся. Смех, как и прическа, у него был, словно пневмония, заразительный. Настолько, что директор не выдержал и улыбнулся сам.

– Надо записать, – вытирая слезы, прокряхтел гость и вынул из кейса блокнот.

– В следующем номере обязательно использую.

Дописав перл директора, на который тот сам не обратил бы никакого внимания, он вдруг отложил перо и протянул Крутову руку.

– Мартынов. Андрей Петрович Мартынов. Журналист из питерской газеты «Северная звезда».

– Партийный орган коммунистов, что ли? – озадаченно произнес директор, удивившись тому, что партийцы начали избирательную кампанию за год до срока. Так можно все блага раздать, а электорат эти устремления успеет позабыть. Впрочем, до благ дело сейчас еще не дошло, поэтому удивление Крутова не выглядело, как оторопь. Просто – удивление.

– Упаси бог, – даже возмутился Мартынов. – Подальше от этой каши! Независимая газета, которую недолюбливают в Питере. Работаем, как можем, рассказываем людям правду, вскрываем болячки…

– Можете открывать блокнот, я сейчас снова говорить буду, – предупредил Крутов. – Неужели на том конце страны все стало так хорошо, что вы за ними полезли на второе седло?

Гость снова взорвался хохотом.

– Да у нас тут целый номер получается! Но вы оказались не правы. Не правы… А смысл моего прихода сразу станет для вас ясен, едва я начну рассказ.

Дотянувшись до кейса, журналист Мартынов залез в него и вынул блокнот побольше. Полистав, нашел нужное и поднял на директора глаза.

– В Питере сейчас проживает человек, зовут которого Яков Николаевич Басов. Вы знаете такого?

Директор почувствовал, как у него дернулось где-то под сердцем.

– Яшка?! Он жив?! Он же… Мы же с ним… Девять лет в одном детдоме! У вас есть его телефон?!

– Конечно, есть, – Андрей Петрович лукавым взглядом осадил директора на место и помахал рукой. – Все по порядку. Я тут ради вашей встречи. Редакция решила посвятить месячный выпуск бывшим детдомовцам Петербурга. Знаете, воспоминания, беседа, встреча… Это сейчас так важно для подрастающего поколения. Особенно для тех, кто растет в детдомах… Я сейчас расспрошу вас о Якове Николаевиче под диктофон, а после мы побеседуем о главном, хорошо?

Главное началось через сорок пять минут. Столько крутилась одна из сторон кассеты внутри маленького аппарата.

– Мы хотим проследить жизнь и судьбу тех, кто вырос в детских домах. Сороковые, «шестидесятники», нынешнее поколение. Чем они разнятся, что у них общего? Вот цель целой подборки наших сентябрьских номеров. Знаете, с Яковом Николаевичем… Ах, какой он милый человек, правда?!