Марио Пьюзо - Дураки умирают

И только вечером, перед тем как заснуть, я вдруг осознал, что не упомянул Озано, чтобы наказать его за связь с Джанель.

Наутро мне позвонил Эдди Лансер. Он только что встретился со своим агентом, тот сказал, что «Три-калчур студиоз» и Джефф Уэгон предлагают добавить к его гонорару еще пятьдесят тысяч долларов, если он продолжит работу над сценарием. Эдди спросил, что я думаю по этому поводу.

Я заверил Эдди, что меня устроит любое его решение, но сам я больше не буду иметь к этому никакого касательства. Эдди попытался меня переубедить:

— Я скажу им, что не вернусь, если они не возьмут тебя и не накинут тебе двадцать пять тысяч. Я уверен, что они никуда не денутся.

Вновь я подумал о том, чтобы помочь Озано, но у меня просто не повернулся язык.

— Мой агент сказал мне, — продолжил Эдди, — что студия, если я не вернусь, наймет других сценаристов, а потом попытается поставить в титрах их фамилии. Если нас не будет в титрах, мы потеряем наши проценты с прибыли как в кинопрокате, так и в телевизионном прокате, если телекомпании купят этот фильм. Не исключено, что фильм будет кассовым, так что речь может идти о больших деньгах. Но я не вернусь, если ты считаешь, что мы должны держаться вместе и постараться сохранить наш вариант.

— Насчет процентов мне наплевать, так же как и насчет упоминания в титрах, — ответил я. — И чего мне держаться этого сценария? Ты же знаешь, что это мусор. От моей книги в нем ничего не осталось. Но ты можешь с ними работать. Мне без разницы. Я серьезно.

— Хорошо, — ответил Эдди. — И я постараюсь защитить твои права. Я позвоню тебе, когда буду в Нью-Йорке, и мы пообедаем вместе.

— Отлично. Удачи тебе с Джеффом Уэгоном.

— Да, она мне не помешает.

Утро я провел в моем кабинете в «Три-калчур студиоз», собирая вещи, потом прошелся по магазинам. Я не хотел лететь в Нью-Йорк на одном самолете с Озано и Чарли Браун. Подумал о том, чтобы позвонить Джанель, но отказался от этой идеи.

Месяц спустя Джефф Уэгон позвонил мне в Нью-Йорк. Сказал, что, по мнению Саймона Беллфорда, Фрэнка Ричетти должны включить в состав сценаристов вместе со мной и Лансером.

— Эдди Лансер работает над сценарием? — спросил я.

— Да.

— Хорошо. Удачи вам.

— Спасибо, — ответил Уэгон. — Буду держать тебя в курсе. Увидимся на церемонии вручения «Оскаров». — И в трубке раздались гудки отбоя.

Я рассмеялся. Они превращали фильм в кусок дерьма, а у Уэгона хватало наглости говорить об «Оскарах». Орегонской красотке следовало отхватить у него больший кусок яйца. Известие о том, что Эдди Лансер продолжил работу над фильмом, меня покоробило. Да, он был прирожденным сценаристом, но при этом он был и романистом от бога, а я знал, что он уже никогда не сядет за новую книгу.

Странно, конечно, что я все еще чувствовал обиду, поскольку, несмотря на все мои старания, сценарий становился все хуже и хуже, и я сам хотел уйти. Наверное, подсознательно я надеялся, что смогу вновь увидеться с Джанель, если вернусь в Калифорнию и продолжу работу над сценарием. Мы уже несколько месяцев не виделись и не разговаривали. Когда я позвонил ей в последний раз, мы немного поболтали, а потом она сказала:

— Я рада, что ты мне позвонил, — и замолчала, ожидая ответа.

— Я тоже, — после паузы выдавил я из себя.

Она рассмеялась.

— Я тоже, я тоже, — скопировала она мои интонации. — Ладно, неважно все это. — Опять серебристый смех. — Позвони, когда прилетишь в следующий раз.

— Хорошо, — пообещал я, зная, что не позвоню.

После звонка Уэгона прошел месяц, и мне позвонил Эдди Лансер. В ярости.

— Мерлин, они меняют сценарий, чтобы вычеркнуть тебя из титров. Этот Фрэнк Ричетти заново переписывает диалоги, выражая то же самое другими словами. Они меняют последовательность эпизодов, чтобы сцены выглядели иначе, и я слышал, как Уэгон, Беллфорд и Ричетти говорили о том, что вычеркнут тебя из титров и лишат процентов с прибыли. Эти мерзавцы словно и не замечали моего присутствия.

— Не волнуйся, — ответил я. — Я написал роман, и я написал исходный сценарий и зарегистрировал его в Гильдии сценаристов. Им придется как минимум указать в титрах, что я участвовал в подготовке сценария, и свои проценты я получу.

— Ну, не знаю, — в голосе Эдди слышалось сомнение. — Я просто предупреждаю тебя о том, что они собираются сделать. Надеюсь, ты сможешь найти действенные способы защиты.

— Спасибо. А как ты? Как работается над сценарием?

— Этот гребаный Фрэнк Ричетти не может связать и двух слов, и я не знаю, кто у нас больший мудак, Уэгон или Беллфорд. Возможно, этот фильм станет худшим из всех когда-либо снятых. Бедный Маломар, должно быть, переворачивается в могиле.

— Да, бедный Маломар, — повторил я. — А он всегда говорил мне, как велик Голливуд, какие там работают творческие и искренние люди. Такая жалость, что он умер.

— Это точно, — вздохнул Эдди. — Слушай, как только прилетишь в Калифорнию, позвони мне, и мы пойдем пообедать.

— Не думаю, что я когда-нибудь прилечу в Калифорнию, — ответил я. — Будешь в Нью-Йорке, звони.

— Обязательно позвоню, — пообещал мне Лансер.

Годом позже фильм появился на экранах. В титрах сценаристами значились Эдди Лансер и Саймон Беллфорд. Я подал протест в арбитраж при Гильдии сценаристов, но проиграл. Ричетти и Беллфорд хорошо переработали сценарий, так что я остался без процентов с прибыли. Но особо горевать по этому поводу мне не пришлось. Фильм провалился с треском. Худшее, однако, заключалось в другом: в Голливуде, по словам Дорана Радда, сложилось мнение, что виной тому — мой роман. И на данный момент мои услуги никому не требовались. Надо отметить, меня это только радовало.

Одну из самых разгромных рецензий на фильм написала Клара Форд. Она разнесла фильм в пух и прах, от А до Я. Даже игру Келлино. И я понял, что Келлино так и не удалось приручить Клару. А вот Холинэн сумел отыграться на мне. Распространил через одно информационное агентство заметку под заголовком: «РОМАН МЕРЛИНА ПРОВАЛИЛСЯ КАК ФИЛЬМ». Читая эти слова, я восхищенно качал головой.

Вскоре после выхода фильма я вместе с Озано и Чарли Браун попал в Карнеги-холл, где проходила конференция Национальной организации за освобождение женщин. В списке ораторов Озано был единственным мужчиной.

Перед этим мы пообедали в «Жемчужине», где Чарли Браун потрясла официантов, съев утку по-пекински, тарелку крабов, фаршированных свининой, устриц в черном фасолевом соусе, огромную рыбу, а потом подчистила то, что не доели я и Озано. И при этом даже не стерла помаду.

Когда мы вышли из такси перед зданием Карнеги-холла, я попытался уговорить Озано идти одному, с тем чтобы мы с Чарли Браун последовали за ним и женщины подумали бы, что она со мной. Выглядела Чарли как классическая шлюха, один вид которой мог бы вывести из себя радикально настроенных активисток женского движения. Но Озано, как обычно, заупрямился. Он желал, чтобы все знали, что Чарли Браун — его женщина. И когда мы входили в Карнеги-холл, я следовал за ними. Как обычно, изучал собравшихся. Одно обстоятельство поразило меня больше всего: вокруг были одни женщины. Мне случалось бывать в окружении исключительно мужчин: в армии, в сиротском приюте, на спортивных аренах. В последнем случае попадались считаные женщины. Но чтобы вокруг были одни женщины? Я словно перенесся в чужую страну.