Марио Пьюзо - Дураки умирают

Внезапно Джанель повернулась и вышла из группы окруживших Келлино и Форд людей. Я последовал за ней. Я видел лишь ее спину, но у двери, догнав ее, обнаружил, что она плачет.

Как же ей шли слезы! На золотисто-коричневой радужке глаз проступили черные точки, а может, коричневые, более темного оттенка (потом я выяснил, что Джанель носила контактные линзы), и слезы оптически увеличивали глаза, добавляли золотистости. Я также понял, что глаза она немного подкрасила, потому что от слез потекла тушь.

— Вы прекрасны, когда плачете, — имитировал я Келлино в одной из сыгранных им ролей героя-любовника.

— Пошел ты на хер, Келлино, — ответила она.

Я ненавижу матерящихся женщин. Но только у нее слово «хер» звучало мелодично и дружелюбно. Наверное, сказался южный акцент.

Может, такое впечатление создалось у меня потому, что слово это вошло в ее лексикон в самое последнее время. Может, потому, что она улыбалась, давая мне понять, что обращается не к Келлино, а к его имитатору. Улыбалась она во весь рот.

— Не знаю, почему я такая глупая. Но я никогда не хожу на вечеринки. И на эту пришла лишь потому, что хотела повидаться с ней. Я от нее в восторге.

— Она хороший критик, — согласился я.

— И она такая умная. Однажды она так хорошо написала обо мне. Я думала, что я ей нравлюсь. А сегодня она меня в упор не видела. Уж не знаю почему.

— На то есть веские причины. Вы прекрасны, а она — нет. На этот вечер у нее есть определенные планы в отношении Келлино, и она не хочет, чтобы он отвлекался на вас.

— Это глупо. Я не люблю актеров.

— Но вы прекрасны, — настаивал я. — И ума вам не занимать. Она просто обязана вас ненавидеть.

Впервые она посмотрела на меня с неподдельным интересом. Мне-то она уже давно нравилась. За то, что красива. За то, что не ходит на вечеринки. За то, что не любит актеров, даже таких обаятельных красавцев, как Келлино, в безупречно сшитых костюмах, с тщательно уложенными волосами. И за то, что умна. Опять же, она могла плакать на людях только потому, что кинокритик не пожелала с ней общаться. Вот эта ранимость и побудила меня пригласить Джанель на обед и в кино. Я не знал, что Озано мог бы просветить меня на этот счет. Ранимая женщина может убить тебя в любой момент.

Пусть это покажется странным, но сексуального влечения к Джанель я не испытывал. Просто она мне чертовски понравилась. Несмотря на красоту и удивительно счастливую, пусть и с непросохшими слезами, улыбку, с первого взгляда на сексуальную женщину она не тянула. А может, сказалась моя неопытность в этом вопросе. Потому что позже, увидев ее, Озано безапелляционно заявил, что она излучает сексуальность, как раскаленная вольфрамовая нить — свет. Я передал Джанель слова Озано, и она сказала, что это, должно быть, случилось с ней после того, как она встретила меня, так как раньше она обходилась без секса. Когда я начал подтрунивать над ней, говоря, что такого быть не может, она радостно мне улыбнулась и спросила, доводилось ли мне слышать о вибраторах?

Забавно, но рассказ взрослой женщины о том, что она мастурбирует с вибратором, только усилил мое влечение к ней. Объяснение тут простое. Ее слова ясно давали понять, что она не распутница, хотя очень красива и живет там, где мужчины кидаются на женщин с той же быстротой, что кошка — на мышку, и в основном по той же причине.

Мы встретились с ней за две недели пять раз, прежде чем добрались до постели. Возможно, до того, как мы переспали, нам было даже и лучше.

Днем я шел на студию, работал над сценарием, потом пропускал с Маломаром стаканчик-другой, возвращался в отель «Беверли-Хиллз» и читал. Иногда шел в кино. В дни, когда встречался с Джанель, она приходила в мой люкс, а потом на ее автомобиле мы ехали в кино, в ресторан и возвращались в люкс. Немного выпивали, болтали, и где-то в час ночи она отправлялась домой. Мы были друзьями — не любовниками.

Она рассказала мне, почему развелась с мужем. Беременной, ей ужасно хотелось трахаться, а он к ней и близко не подходил. Когда родился ребенок, ей нравилось кормить его грудью. Нравилось, что молоко брызжет из груди, нравилось смотреть, с каким удовольствием сын сосет грудь. Она хотела, чтобы ее муж попробовал молоко, пососал грудь, почувствовал, как оно течет. Она думала, что это будут потрясающие ощущения. Он же в отвращении отпрянул. И перестал для нее существовать.

— Я никому об этом не говорила, — призналась она.

— Господи, да он просто чокнутый! — прокомментировал я.

Как-то вечером мы засиделись на диване. Обнимались, как дети, я уже стянул ей трусики пониже колен, когда она отпрянула и вскочила. К тому времени в предвкушении неизбежного я уже спустил штаны, но она, смеясь и чуть не плача, сказала: «Извини. Я интеллигентная женщина и, конечно, все понимаю. Но не могу». Тут мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Действительно, выглядели мы презабавно, с голыми ляжками и лобками. Она — с белыми трусиками пониже колен, я — с брюками и трусами, спущенными на лодыжки.

К тому времени я уже так свыкся с ней, что просто не мог на нее злиться. Да и отвергнутым я себя не чувствовал.

— Все нормально, — пробормотал я и вернул брюки на положенное им место.

Она натянула трусики, и мы вновь принялись обниматься на диване. Когда она уходила, я спросил, придет ли она завтра. Услышав ее «да», я уже знал, что она ляжет со мной в постель.

Вечером она пришла в мой люкс, поцеловала меня, застенчиво улыбнулась.

— Догадайся, что случилось? — При всей моей наивности я понимал, что такие слова, произнесенные потенциальной партнершей по постели, означают одно: скачки отменяются. Но особо не заволновался. — У меня начались месячные.

— Мне это не помешает, если, конечно, ты не возражаешь. — Я взял ее за руку и повел в спальню. Разделись мы в две секунды. На ней остались только трусики, под которыми я нащупал прокладку. — Сними немедленно, — приказал я. Она сняла. Мы поцеловались, обнялись.

В первую ночь любви у нас еще не было. Просто мы очень нравились друг другу. Поэтому в постели мы напоминали детей. Целовались и трахались, обнимались и разговаривали, ощущая тепло, идущее от наших тел. Мои пальцы исследовали ее шелковистую кожу, аккуратную попку, миниатюрные, но очень упругие груди с большими красными сосками. За час мы трахнулись дважды, чего со мной не случалось уже давно. Потом нам захотелось пить, и я пошел в гостиную, чтобы открыть приготовленную заранее бутылку шампанского. К моему возвращению в спальню она вновь надела трусики. Сидела на кровати, скрестив ноги, и мокрым полотенцем оттирала кровяные пятна на белоснежной простыне. Я стоял, наблюдая за ней, голый, с бокалами шампанского в руках, и впервые почувствовал прилив нежности, симптом пробуждающейся любви. Она подняла голову, улыбнулась, карие глаза поймали мой взгляд.