Борис Селеннов - Несколько дней из жизни следователя (сборник)

...На столе следователя в прозрачном целлофановом пакете лежала медная гиря — та, которая была «чистой» и для экспертизы интереса не представляла. Она была определенным образом прикрыта газетой. Петрушин отошел подальше от стола, присмотрелся внимательно. Что-то ему не понравилось. Он чуть пододвинул гирю к ближнему от него краю стола, еще посмотрел так и эдак, поправил газету. Присел на стул для посетителей, прикинул, еще поправил. Кажется, теперь в самый раз. Гиря должна быть хорошо различима и в то же время не очень мозолить глаза, не создавать впечатление нарочитости. Петрушин готовился.

В дверь постучали. Вошел Михнюк. Он сел у стола и приготовился к очередному допросу. Следователь не торопился, перебирал бумаги, делал какие-то пометки. Михнюк ждал, внимательно рассматривая свои пальцы. Петрушина это не устраивало, и он продолжал весьма неучтиво заниматься своими делами. Наконец, обследовав пальцы, Михнюк стал проявлять признаки томления. Взгляд его рассеянно побежал по кабинету, по голым стенам. Ни за что не зацепившись, перебросился на стол, несколько раздраженно остановился на Петрушине, потом пошел блуждать по разложенным бумагам. Вот, кажется, остановился. Михнюк заинтересовался, но гиря лежала не очень удобно для обозрения. Он незаметно отклонился, пытаясь получше рассмотреть, что там. Раза два зыркнул на следователя, потом опять на гирю, снова немного подался в сторону, чтобы поймать наиболее удобную точку обзора. Поймал и, уже не в силах скрыть интереса, завороженно уставился во все глаза. Петрушин продолжал шелестеть бумагой. Михнюк нервничал уже явно, и пальцы его, как и тогда, выбивали стремительное аллегро. Потянув резину еще минуты три, чтобы окончательно подготовить «клиента», Петрушин оторвался от своих липовых на данный момент дел и уперся в Михнюка долгим взглядом, как бы раздумывая, с чего начать.

— Что это у вас с пальцами? — спросил он словно между прочим. Петрушин не мог отказать себе в удовольствии повториться в эпилоге.

Михнюк не ответил, но, чтобы унять пляску, грубо придавил пальцы ладонью, крепко придавил — до побеления ногтей.

— Я вызвал вас для того, чтобы провести дактилоскопирование на предмет установления вашей причастности к убийству Ведниковой, — официально объявил следователь.

Михнюк молчал.

— Приступим.

Петрушин достал из сейфа бланк дактилокарты, коробочку с поролоновой прокладкой, тюбик с типографской краской, валик. Выдавил на поролон червячок краски, раскатал валиком.

— Начнем с правой руки. Промокните хорошенько большой палец. Так... А теперь давайте я вам помогу.

Петрушин взял палец Михнюка, вдавил в отведенное для него пространство на бланке, покатал с боку на бок. Неожиданно Михнюк с силой вырвал руку. Его заколотила дрожь.

— Не надо этого, не надо, только не это, — панически прошептал он и разрыдался. Петрушин совершенно не ожидал такой реакции.

— Я все скажу, — заикаясь и давясь словами, умолял Михнюк,— только не надо этого... Уберите, я не могу смотреть, уберите скорее! Мне это страшно!

Петрушин убрал дактилоскопические принадлежности обратно в сейф, вернулся на свое место и сел, подперев щеку кулаком.

— Рассказывайте, Михнюк, — разрешил Петрушин, переждав истерический пик.

— Я прошу занести в протокол чистосердечное признание. Я убийца. Я убил Лелю вот этой гирей, убил на кухне.

— Поясните.

— Я попал в трудное положение, безнадежное. Тесть дал две с половиной тысячи на кооператив. Нам очень нелегко было попасть в этот кооператив. И вот, когда надо было платить первый взнос, когда выходил уже последний срок уплаты, я проиграл эти деньги.

— На бегах, — подсказал Петрушин, чтобы продемонстрировать свою осведомленность.

— На бегах. Это был рок. Я не знал, что делать, не мог показаться жене на глаза. Я был загнан в угол, скрывался, хотел покончить с собой...

«Господи, какая старая история, как это скучно и ужасно»,— подумал Петрушин.

— И я решился. Пошел в тот единственный дом, где когда-то мог рассчитывать на помощь. Я умолял Лелю, ползал на коленях. Боже, перед ней на коленях! Я просил одолжить денег всего на полгода. Мне нужна была всего одна брошка из ее музея, одна паршивая брошка из ее вонючего ржавого ящика, из ее могильного склепа с бессмысленно похороненными драгоценностями. И она мне отказала, она стала вспоминать какие-то сорок рублей! Я целовал ей ноги, я предлагал сердце этому... саксаулу, этому... кактусу, этому... перезрелому помидору, — дебелое лицо Михнюка опять пошло пятнами, толстые губы стали мокрыми, обширные залысины покрылись испариной, длинные лохмы волос как-то сами собой свернулись в сосульки.

— Перестаньте, Михнюк, — брезгливо попросил Петрушин, сглатывая подступивший к горлу комок тошноты.

— Нет, не затыкайте мне рот! — закричал Михнюк. — Я имею право говорить! Я имею право быть понятым!

Неожиданно он затих и опять заплакал.

— Она меня пыталась прогнать, как собаку, — скулил он, давясь слезами. — За паршивую, вонючую брошку, которую она сама никогда не наденет и даже не вытащит из ящика. Какая нелепость! Как глупо все устроено! Я не мог простить ей унижения. Ведь и в прошлом мне приходилось унижаться перед ней, заискивать перед этим... пустоцветом, выросшим на жирном черноземе, чтобы угодить Анне Ивановне, чтобы она оставила меня в кружке, чтобы я имел возможность петь, заниматься делом своей жизни...

— Какие ценности вы взяли? — перебил Петрушин тошнотворную исповедь.

— Мне нужна была всего одна брошка, всего одна! Я перерыл все, но ключа не нашел, замуровали надежно. Я ушел ни с чем.

Петрушин достал из ящика стола бланк протокола допроса:

— Сами запишите, или мне это сделать?

— Я не могу, руки Дрожат... Пишите вы.

Петрушин принялся заполнять атрибуты титульного листа.

— С анкетой все без изменений? — походя поинтересовался следователь.— Женат... Не судим... Работаете там же...

— Нет, уволился недавно, — нехотя пояснил Михнюк.

— Что так?

— Нет перспективы.

— И где же сейчас трудитесь?

— В обществе охраны природы.

— Что-о? — изумленно выдохнул Петрушин. Михнюк в испуге отшатнулся. — И кем же вы там?

Михнюк замялся:

— Да пока на общественных началах. Посадочный материал заготавливаю.

— Тюльпан?

— Тюльпан.

— Почем штука?

— Когда как. Пятнадцать-двадцать копеек...

— Да нет же, Михнюк. Закупали вы по десять копеек, а сдавали в магазин по двадцать. Ваше счастье, что не успели всласть поработать на этой ниве. Впрочем...

А следы по гире оказались все-таки непригодными для идентификации. Правда, биологическая экспертиза дала заключение, что бурое пятнышко, обнаруженное на гире, — это кровь человека, II группы, то есть той же, что и кровь Ведниковой. А судебный медик подтвердил, что рана на голове потерпевшей могла быть причинена представленной на экспертизу гирей. Тоже немало. Ну и рассчитывать на след пальца Михнюка— это было бы уже слишком, такие подарки следователь получает не часто.