Игорь Середенко - Хулиган

Майор отвёл капитана в дальний угол от Алексея, что бы тот не слышал.

— Ну, что Михеев, — тихо произнёс майор. — Тяжёлый орешек?

— Да, нет, с ним-то как раз всё просто. Ты его не узнаёшь?

— Нет. А что? — спросил удивлённый майор. — Что, его родители известные люди? Так это же хорошо, много дадут за него. А?! — Он, улыбаясь, похлопал капитана по плечу, прищурив глаза.

Капитан наклонился к уху майора и что-то шепотом ему сказал.

— Да, ну? — удивился майор. — А я бы его ни за что не узнал. Вырос то как, возмужал.

— Так, что же мне делать с ним, Андрей Митрофанович? — спросил Михеев.

— А хоть какие-то близкие у него есть, может быть, они что-то за него дадут?

— Я думаю, что это невозможно. Он живет с двумя пенсионерами. Другой родни у него нет, — ответил Михеев.

— Ну, что ж, нет, так нет, — холодно сказал майор и с досады потёр себе затылок, где образовалась легкая испарина.

— Придётся его прокатить по всем пунктам уголовной статьи, за хулиганство и бандитизм, — грозно отсёк майор.

— Да, вероятно. А может, сделаем скидку, — капитан, глубоко в душе, питал дружеские чувства к сыну, давно погибшего товарища — отца Алексея. — Ведь у него останутся больные дед и баба. Они дома ждут его. Им ведь будет очень тяжко без него.

— А что он раньше думал, когда против властей шел, и насилие чинил в городе?! — громко и злобно сказал майор, и строго посмотрев на Михеева, он сжал губы и с ненавистью, а потом и с безразличием бросил взгляд на сидящего парня, который, так и не подняв своей головы, сутулясь, уставился в пол. — Здесь всё ясно. На полную катушку, — он приоткрыл входную дверь. — Каков отец, таков и сын, — бросил он напоследок, зло прошептав сквозь зубы.

Алексея бросили в камеру изолятора, где находились трое преступников. Ночью ему приснился необычный сон.

— Сегодня великий день Машенька, — весело произнёс Алексей, — нашему сыну исполнилось пять лет. Это крупная дата, в его славной жизни.

— Да, настоящий праздник, — весело ответила его супруга Маша, — он красивый, сильный и умный, весь в тебя.

— Неужели в меня? Я думаю, что и в тебя, по крайней мере, процентов пятьдесят ему передалось от твоей любви, обаяния, ласки и нежности дорогая.

— Котик мой славный. Я не возражаю, но всё-таки, когда я на него смотрю, то вижу тебя. Вы с ним одно лицо.

— Лапушка моя! Ты прекрасная хозяйка и чудесно готовишь.

— Ты мне льстишь, — она улыбнулась, — однако спасибо тебе.

— Не за что, это правда, — он посмотрел на часы, встроенные в мобильный телефон, — однако мне уже пора на работу. Сегодня сотрудники банка, что-то готовят для меня. Вероятно, хотят поздравить моего сына с пятилетием, — сказал Алексей, заканчивая тарелку салата.

— Да, у тебя на работе дружный коллектив, я так рада этому.

Надев пиджак и черные туфли в прихожей частного дома, Алексей крепко обнял свою молодую жену Машеньку, и горячо поцеловал её на прощание.

— Прощаюсь, как в последний раз, что бы встретится с тобой, как в первый раз.

— Что это?

— Это, китайская пословица. Ну, я пошёл. Пока.

— Счастливо. Ты позвони мне.

— Непременно, дорогая.

Зайдя в гараж, он сел в машину и поехал на работу. Жена глядела на отъезжающую машину, из окна второго этажа, провожая его нежным и тёплым взглядом. Рядом с ней спал, в маленькой кроватке, пятилетний сын.

Проснувшись, от мучительной боли в затылке, Алексей поднялся и сел на нары четырёх местной камеры.

— Что это? — сказал он самому себе. — Нет, это сон. Ну, надо же, приснится же такое, — с тяжелым вздохом произнес он.

Со второй полки раздавался громкий храп с протяжным свистом.

Прошло шесть лет. Огромная каменная стена, покрытая сверху колючей проволокой, защищала внешнюю границу тюрьмы. Едва тюремные часы пробили девять утра. Открылись массивные ворота, и вышел молодой мужчина, лет двадцати шести, с зелёнными глазами. За его спиной был старенький рюкзачок, в котором находились все его вещи. Это был уже не тот Алексей, которого мы знали когда-то. Это был, настоящий закалённый волк. Жизнь в тюрьме многому его научила. На левой стороне лица, в двух сантиметрах от левого глаза, у него виднелся небольшой шрам, от пореза острым предметом. На его груди и правом плече красовались наколки. На груди — голова дьявола, на плече — какой-то китайский иероглиф, означающий бесконечность перемен — знак Великого Предела (инь и ян). Через четыре дня, Алексей добрался до родного города, в котором он прожил всё своё детство и тяжёлую юность. Теперь у него есть небольшое сбережение, которое он накопил, тяжело работая на лесоповалах в Сибири, отбывая срок заключения. Досрочно освободившись, он приехал в родные края, к своим единственным родным — дедушке и бабушке.

На железнодорожном вокзале Алексея остановил протяжный и жалкий голос подростка.

— Пожалуйста, дайте денег на хлеб, — отозвался тихий голос из-за спины Алексея.

Алексей обернулся, и увидел парня лет семнадцати, одетого в старые, рваные лохмотья, с немытыми волосами на голове и перепачканными щеками. На его правой брючине виднелась небольшая дыра, шнурки на правом кеде отсутствовали, а вместо шнурка, была металлическая скребка, которая и держала обувь на его ноге.

— Ради Христа-спасителя, дайте на хлеб. Пожалуйста, — голос становился всё более протяжнее и жалостнее.

Прохожие проходили мимо. Алексей сразу узнал в этом беспризорнике, а сейчас — бомже, своего бывшего друга и брата, с которым они вместе, когда-то бродили по улицам города.

— Ты не узнаёшь меня? — дружелюбно произнёс Алексей, обращаясь к парню.

Тот некоторое время стоял в недоумении, по-видимому, пытался что-то вспомнить. Но сильный голод мешал ему, его мысли путались, сознание туманилось.

— Вчера, я ударился вот сюда, — он показал пальцем на свой затылок, — но я где-то видел вас.

— Никита! Это же я, Алексей!

— Алёша?.. Алёшка! — он бросился в объятия к нему, чувства переполняли его, по щекам покатились слёзы.

Алексей обнял давнего друга, который, когда-то был ему, как родной брат.

— Тебя выпустили из тюрьмы? А я ведь считал, что ты уже умер.

— Я рад видеть тебя. Ты вырос, — радостно, что увидел старого друга, сказал Алексей.

— А, как я рад!.. — чувства переполнили сердце Никиты, и он вновь заплакал.

— Ну, ну, не надо, Никита, — утешал Алексей старого товарища. — Теперь всё будет хорошо. Я найду работу, заберу тебя к себе, и мы будем жить вместе. Тебе более не надо будет просить милостыню, и рыться в мусорных контейнерах. Будешь учиться. Твой талант, надеюсь, ещё остался? — он пристально посмотрел на Никиту.

— Да. Но я очень редко рисую и леплю. В основном из песка, — он опустил голову, чтобы Алексей не видел его переживания.