Анатолий Афанасьев - Возвращение из мрака

Сидоркин сказал:

– На Гараева выйти можно, Иван Романович. Но три дня – это все же не совсем реально.

– Увы, Антон. Если мои предположения верны, то и этих трех дней у нас может не быть.

– Неужели так серьезно?

– Серьезнее не бывает. Помни про оборотней, подполковник.

– Это я понял.

– Есть вопросы?

– Пока нет. Разрешите идти?

Генерал глядел на него со странной улыбкой: старый ворон, у которого вдобавок испортилось зрение.

– Тогда еще одно. Об этом задании знаешь только ты и я. Больше никто. Докладывать лично мне, вот по этому номеру. Назовешь себя, соединят сразу. Удачи, Антон.

– Спасибо, Иван Романович.

В контору не вернулся, генерал освободил его от рутины на ближайшие несколько дней. Позвонил Надин и сказал, что приедет к обеду. Это было так необычно, что Надин, помедлив, сочувственно поинтересовалась:

– Опять насовсем выгнали?

– Хуже, – сказал Сидоркин – Поставили на счетчик.

По дороге, пока торчал в многочисленных пробках на своем служебном пикапе, послушный, тренированный умишко, настроенный на волну экспресс-анализа, прокручивал возможные варианты, высеивал лишнее, прикидывал ближайшие шаги и наконец вроде бы вылущил маленькое золотое зернышко. Зернышко могло оказаться слюдяной крупинкой, мелькнувшей в навозной куче, но интуиция подсказала: стоп! Покушение на Атаева. Фирма «Золотой квадрат». По всем правилам специфического россиянского бизнеса после того, как разобрались с владельцем, она должна была исчезнуть, лопнуть, но этого не произошло. Фирма устояла и, кажется, продолжала процветать, влившись в империю Гараева. Но не это главное. Сидоркин напряг память, отчего на виске проклюнулась и больно запульсировала жилка. Точно. Вот оно. Директором в «Золотом квадрате» стала супруга покойного бизнесмена, славянская бабенка… как же, как же ее назовут?.. ну да, Шувалова Светлана Анатольевна. И у нее перед тем, незадолго до покушения на хозяина, похитили сына. Но и это не все. Безопасностью там ведал Петр Петрович Дарьялов, бывший контрразведчик с очень хорошей репутацией. Кличка Квазимодо. Во времена оно, в благословенном 1985 году, будучи стажером, Сидоркин под его чутким руководством раскрутил первого в жизни наркодилера. Совпадение? Да что вы, господа, таких совпадений не бывает.

Сидоркин чуть не прозевал зеленый свет светофора, в задницу ему гневно прогудел импортный клаксон, но на его простодушном лице сияла мечтательная улыбка кладоискателя.

У него голос почти не изменился. Я сразу его узнал, но растерялся не оттого, что после долгих четырех лет сын вернулся, а оттого, что в родном голосе почувствовал какую-то одеревенелость. Ну как объяснить? Как будто позвонил не Вишенка, а подменивший его биоробот. Разумеется, такого не могло быть, потому что вообще такого не бывает, но я не просто растерялся, а как-то обмер. От макушки до пяток прокатилась волна страха. Но радость была сильнее. Он здесь, он снова с нами. После разговора, после его обещания скорой встречи и после того, как он отключился, тоже с какой-то механической сухостью, я долго сидел, уставясь в стену, не имея сил даже пошевелиться.

Дождались! Исламбек Гараев сдержал слово. Неважно, по каким соображениям, но сдержал. Будучи в милостивом расположении духа, он сказал Светлане: будешь честно служить, как собака, будешь рабыней, верну сына. Чуть-чуть взбрыкнешь, провинишься, вся поганая семейка отправится следом за Атаем. Вместе со мной, естественно. Восточный тиран не знал, как и сейчас не знает, о моих отношениях с другой его рабыней, со Стеллой. Чтобы разыскать беглянку, он поднял на ноги весь кагал, не жалел ни денег, ни времени, страдало мужское самолюбие, но ничего не добился. Так и остался на бобах, грызя от злости мозолистый локоть. Дарьялов-Квазимодо не продал, помог. Около года Маша прожила под Иркутском, работала в школе, а теперь находилась в прекрасном французском городе Туре, с натуральными подложными документами, с красивой легендой – политическая беженка из Казахстана. Об этом знали только два человека на свете – я и Дарьялов. Полтора года назад, когда Петр Петрович решил, что прямая опасность миновала, я с его разрешения поехал ее навестить. Это были лучшие десять дней в моей жизни, а среди них лучшими часами были не те, которые мы провели в постели, а те, когда разговаривали. Оказывается, бывает и так. Встречаются два человека, мужчина и женщина, вроде не подходящие друг другу ни по каким признакам, кроме полового, да и то с натяжкой, но одинаково переполненные тоской, страхом и ощущением полного житейского краха, и между ними вспыхивает волшебная искра, воспламеняющая сердца. Происходит метаморфоза, какую не возьмется объяснить ни один мудрец. Пока я уговаривал ее отправиться за дочерью Исламбека в Англию, она смотрела на меня, как на опасного маньяка, но потом, в один прекрасный день, что-то щелкнуло в ее прелестной, хитроумной головке – и она сказала: хорошо, поедем. И тогда я сам пошел на попятную, осознав нелепость затеваемой авантюры. Мы тайком встречались, всегда наспех, всегда с оглядкой, но однажды очутились в номере маленькой гостиницы на Беговой, и она отдалась мне с такой обстоятельной нежностью, как будто пыталась утешить смертельно больного, для которого совокупление с женщиной может стать последней радостью, последним полноценным глотком бытия. И после этого сказала: хорошо, поедем, милый! Пропади оно все пропадом: поедем! Привезем Марьяну, напугаем бека до смерти. Вполне вероятно, подобные случаи описаны в учебниках психической патологии, которые она знала лучше, чем я: мое безумие передалось ей, а я, напротив, опомнился и увидел, на краю какой бездонной пропасти мы оба очутились.

Никуда не поедем, сказал я, а тебя спрячем. Мы не расстанемся, если уцелеем, а если погибнем по капризу всевластного бека, то вместе. Убей меня Бог, если я понимал, о чем говорю, но она поверила. Она даже не спросила, зачем нам быть вместе, а это был самый важный вопрос.

В городе Туре она жила в маленьком домике на окраине, со сливовым садом и с бассейном на заднем дворе. За то время, что мы не виделись, она немного располнела, но это не самое интересное. В ней ничего, ровным счетом ничего не осталось от хищной обитательницы россиянских коммерческих болот. Она сошлась с университетской профессурой и работала над книгой, где пыталась совместить дарвиновскую теорию видов и систему психоанализа Фрейда. Здешняя ученая братия, как она сказала, была в восторге от ее замысла. Я слушал ее, открыв рот. Она была так увлечена, что, казалось, напрочь забыла обо всем, что с ней случилось раньше, и даже забыла, кто она такая. Но, по крайней мере, меня узнала и, мило покраснев, призналась, что намерена посвятить свой труд человеку, которого любит. Я спросил, кому именно, не знаю ли я его случайно, и Маша, хохоча, повисла у меня на шее, и целовала с таким пылом, что у меня подкосились ноги. Все десять дней мы не покидали ее тихого убежища, только один раз отправились на экскурсию в долину Луары…