Патрик Квентин - Другая жена

Душа моя настолько отупела, что только теперь, когда он мне все выложил, я понял, что это все меняет. И это так меня ошеломило, что я вначале испытал лишь ужас от того, как ловко он все раскрыл, и от того, как неверно, как абсурдно все интерпретировал.

— Вы думаете, я пришел дать показания против Анжелики?

— А вы пришли не из-за этого, мистер Хардинг?

— Господи, а я-то думал, что вы невероятно умны. Ведь я пришел сказать, что она невиновна. В два часа, в то время, когда был убит Джимми, она была у меня — в нашей квартире.

И я все рассказал ему: как нас застала Элен, как я солгал Старику, как безнадежно запутался в ложном алиби Дафны; подробно объяснил ему характер отношений между Дафной и Джимми, ее версию о том, как она провела ночь; изложил и свое мнение, что Джимми убил тот, с кем была заранее назначена встреча. Рассказывая, испытывал горькое удовлетворение от того, что он ошибся. Я прекрасно знал, что лишаюсь всего, и должности, и принадлежности к клану Кэллингемов, и даже Бетси, но самоуважение, вернувшееся ко мне, того стоило. В этом и была ирония судьбы — в том, что, отклонив жертву, предложенную Анжеликой, я сам приношу все в жертву, чтобы ее спасти.

Рассказывая, я не пытался взглянуть на Трэнта. Он перестал для меня существовать. Стал просто безликим слушателем в исповедальне.

— Вот как все было, — закончил я. — И было просто глупо не рассказать вам это с самого начала.

— Значит, вот как все было, мистер Хардинг. — Трэнт заговорил впервые с начала моей исповеди. Звук его голоса заставил меня поднять глаза. По нему не видно было, как он ее воспринял. И что думал обо мне — тоже. Лицо стало непроницаемым и невыразительным.

— Значит, мисс Кэллингем лгала?

— Да.

— И мистер Кэллингем лгал?

— Да.

— И Элен лгала?

— Да.

— И мисс Робертс лгала, хотя рисковала, что будет обвинена в убийстве?

— Конечно, лгала. У нее навязчивое представление, что она должна меня оберегать. Знала, что все это могло значить, как воспримет это мистер Кэллингем и… и моя жена.

— Понимаю.

Трэнт посидел немного, сложив руки на столе. Потом встал.

— Простите, я на минутку. Скоро вернусь.

Оставшись в одиночестве, я не стал думать о том, куда он. В голове вертелась только одна мысль: все кончено. Я знал, что произойдет позднее, когда предстану перед Стариком и Бетси. Но теперь мне было все равно. Теперь я чувствовал, что чист, впервые за последнее время почувствовал мир в душе.

Трэнт вернулся.

— Я был у мисс Робертс. Ей нужно с вами поговорить. Я попросил привести ее сюда.

Этого я не ожидал, и снова во мне поднялась давно ушедшая злость. Я сделал все, что нужно. Вытащил ее из ловушки. Зачем мне еще ее видеть? Нет, это уж слишком!

— Можете оставаться с ней здесь, сколько хотите, мистер Хардинг. И не бойтесь, никто вас не будет подслушивать. Вы останетесь одни.

Тут открылась дверь и вошла Анжелика в сопровождении охранника. Трэнт с полицейским ушли. Как только за ними закрылась дверь, Анжелика кинулась ко мне.

— Билл, ты же не сказал им этого, конечно, нет! Трэнт только попытался меня поймать, да?

— Я все сказал.

Недоверчиво взглянула на меня.

— Но почему?

— Тебя обвиняют в убийстве.

— Я знаю. Но это ничего не значит. Даже если будут меня судить, ничего доказать не смогут. Сколько можно твердить тебе это?

Она умолкла. Лицо ее выражало одно упрямство.

— Я сказала Трэнту, что если ты в самом деле такого наговорил, то ты лжешь. Сказала ему, что у тебя, видимо, какой-то абсурдный комплекс вины передо мной и что ты пытаешься стать мучеником.

Глядя на нее, я чувствовал, как мое ошеломление сменяется яростью.

— Ты с ума сошла?

— Что тут безумного? Ты ведь не хочешь в жизни ничего иного, как крепко держаться за Кэллингемов, правда? Ты же сделал все для этого. И не собирался ты ни в чем сознаваться. Когда услышал, что мне предъявлено обвинение, тебя просто замучила совесть. Спасибо, Билл. Но не нужны мне такие жесты.

Ну вот, опять! Она в своем репертуаре! Нет, она никому не даст стать мучеником — только сама! Зачем она портит единственный порядочный поступок, на который я наконец решился? Неожиданно я перестал ее ненавидеть, — теперь она ничем не могла меня поколебать, эту власть надо мной она утратила. И поскольку я от нее наконец освободился, то смотрел на нее как на любую другую женщину — на одинокую, растерянную женщину с не лучшим характером, которая доставляет мне уйму хлопот, не больше.

— Нет смысла спорить, — сказал я. — И не о чем. Я иду к Трэнту и приведу его сюда. Можешь забыть свое дурацкое заявление о моем комплексе вины и сказать правду.

Она долго смотрела на меня, словно никогда раньше не видела.

— Ты это что, всерьез?

— Разумеется, всерьез.

— Но… но я не понимаю почему.

«Чтобы раз и навсегда вычеркнуть тебя из своей жизни». Нет, этого я сказать не мог. Спросил только:

— Для тебя это важно?

— Ты хочешь…

Лицо ее сморщилось. Все упрямство и своеволие куда-то пропали. Едва слышно выдохнула:

— Билл!

Пока я смятенно глядел на нее, торопливо шагнула ко мне.

— Ах, Билл, я так боялась. Теперь могу признаться. Когда я сидела там в камере, так боялась… Была просто убеждена, что ты никогда не посмеешь рискнуть, только чтобы мне помочь. И зареклась просить тебя о чем бы то ни было, пока ты сам ничего не сделаешь. Даже теперь, когда Трэнт мне сказал, что ты ему все… ах, как я могла так ошибаться?..

— Ошибаться? — севшим вдруг голосом переспросил я.

Сияющая улыбка полностью изменила ее лицо.

— Три года я ошибалась. Знал бы ты, что я думала, когда бросила тебя в Портофино, когда видела тебя в обществе Кэллингемов, склонявшегося в поклоне этому восходящему солнцу. Я думала… господи, как я была глупа… Думала, что наконец раскусила тебя. Нет, ты не хочешь писать — говорила себе. И старалась мысленно унизить тебя изо всех сил. Нет, тебя не устраивают ни я, ни образ жизни, который ты вел со мной. Ты не хочешь вообще ничего, кроме жалкого безопасного местечка под надежной защитой и в придачу еще безопасную и послушную жену. Наблюдая за тобой, думала, что все понимаю, и тогда сказала: «Тут мне нечего делать. Даже Чарльз Мэйтленд лучше, чем это…»

Вновь шагнула ко мне, и руки ее оказались у меня на плечах.

— Но ведь я ошибалась, правда? Ведь не зря же я любила тебя. Ты ведь только думал, что хочешь жить такой жизнью. Только по ошибке мы разошлись в разные стороны. Но теперь мы оба поняли свои ошибки. Когда в ту ночь ты меня поцеловал, я старалась ни о чем не думать. Твердила себе: «Это ничего не значит. Это сентиментальное эхо прошлого». Но тогда, в ту ночь, когда убили Джимми… Ах, Билл, я этого не хотела. Клянусь, я хотела, чтобы между тобой и Бетси все осталось, как было, пока ты сам не захочешь все изменить. Поклялась себе, что не буду вмешиваться. Но раз до тебя дошло, что все было фальшью, раз решил все бросить…