Владимир Кочергин - Судьбы, как есть

Зеленин вдруг резко замолчал. Кудрин же, дав ему сбить волнение, сделав небольшую паузу, снова заговорил:

— Назад в Чечню, Витя, тебе дороги нет. Ты объявлен в розыск, к нам приехал генерал из генштаба, очень обеспокоен твоим исчезновением. Всё на ушах стоит.

— Я надеюсь, ты про меня не рассказал?

— Нет!

Кудрин налил в стаканчики кизлярский коньяк и не знал, что сказать и чокаться им или нет. Зеленин понял, видать, и сам разрулил щекотливую обстановку. Он сам подтянул свой стаканчик и, тихонько коснувшись стаканчика Кудрина, сказал: «Нет трупа. А, «дух» — так это даже не свидетель. Врут они, суки. Чую я, как снайпера чую. Жив Егор! Да, чувствует и мое сердце. Живы ребята!»

Они выпили. Потом вторую. Третью молча за погибших, не чокаясь. Тут появился водитель «уазика». Завел машину, и они поехали на пересылку к штабу.

Кудрин поместил Зеленина на ночлег в бане, в комнате отдыха, и обещал утром его навестить и обдумать дальнейшие планы.

Виктор проснулся рано и начал приводить свое сильно осунувшееся лицо с мешками под глазами и седую щетину к нормальному «бою», как вдруг услышал знакомый голос Цветкова. Дверь распахнулась, и на пороге появился генерал, высокий, в камуфляже и злой. За ним замаячила фигурка банщика и полковника Кудрина.

— Ну, здравствуй, Виктор! — сказал генерал, протягивая руку, и добавил, — только без эмоций, Витя, своих оправданий и обид.

Зеленин поздоровался и с Цветковым, и с Кудриным, а про себя подумал: «Спелись!»

Банщик удалился, поставив на столик бутылку минералки «Терская».

Продолжил разговор Цветков:

— Полковник, слушай меня внимательно и до конца. Тебе необходимо уехать домой сегодня же, я улетаю завтра для разработки операции по ликвидации духов под Ведено. Будем искать Егора и лейтенанта там. Я вчера смог убедить начальника управления о необходимости ликвидации бандформирований в их командном центре. Получил добро на разработку. Сегодня у меня рекогносцировка и уточнение сил и средств с обеих сторон. Я также договорился с командующим привлечь на эту операцию, не в ущерб его основной работе, твоего товарища полковника Кудрина, который поведал мне о твоих геройствах. Конечно, ты, как боец, герой, но мне надо, чтобы ты уехал. Виктор, ты мне вяжешь руки.

— Как я вяжу? Я наоборот хочу помочь! Сам говоришь, герой, а герою не к лицу отсиживаться в тылу.

— Витя, ты не думай, что вокруг тебя и нас только те, кто хочет нам добра и удачи. Никто из вышестоящих инстанций не должен знать, для чего так спешно потребовалось разгромить базу боевиков. Это не должны знать и «стукачи», и «кроты». Когда будет бой с духами, будут жертвы и с нашей стороны, тоже не исключаю, а срыв операции приведет к поиску виновных, найдутся сразу «доброжелатели». Сам понимаешь, какие дальнейшие последствия. Кому война, а кому и мать родная. В Ханкале ты должен был понять, что командующий группировки работает на нас, и та операция, в которой ты отличился, была спланирована в районе пропажи Егора. Видишь, мы идем поэтапно.

— И не успеваем. День сегодня, день завтра. Планы, рекогносцировки — понятно все это, и не хрена не понятно, что в генштабе за командование сидит, наверно, половина афганцев, с боевым опытом, а «духи» что хотят, то и творят. Генерал, над нами потом потомки будут смеяться.

— Остынь, Виктор. Показания пленного — это еще не вердикт. Успокойся, смотри какие у нас помощники, — Цветков дружески похлопал Кудрина по плечу.

— Найдем Егора! Вот увидишь, найдем! А тебе, дружище спасибо, что ты живой. Я вчера ночью как узнал о твоих подвигах, да еще пленный душман рассказал, как ты двоих в домике замочил и его повязал, у меня чуть сердце не остановилось. Не знаю, как просочилось, но после рассказов пленных мне доложили о каком-то Самурае, который якобы в одиночку около десятка завалил. Как сказали Самурай, то я сразу понял, чьих рук дело, а дальше узнал, у кого ты базировался. В два часа ночи дозвонился по ЗАС дежурному, и он мне под особым секретом отыскал на проводе капитана Уварова. Капитан рассказал правду и очень тобой восхищался, а где тебя найти — тоже не отказал мне в любезности и дал наколочку на полковника Кудрина, с которым мы встретились и до рассвета мозговали у меня в номере. На Уварова не обижайся, он не сразу открылся. Однако ты, видать, ему раньше обо мне говорил. Поэтому и открылся.

— Да, говорил. Я теперь понял. Товарищ генерал, Володя, дружище, ну разреши мне здесь в Моздоке остаться.

— Нет, Виктор! Это приказ. Как хочешь, понимай, но так надо, Виктор.

Зеленин молчал, опустив голову, а потом встал по-военному и спросил:

— Когда мне улетать, товарищ генерал?

— Через час «Ил-76» идет на Москву. Проводит тебя Егор Олегович. На Чкаловском аэродроме встретит мой водитель, ты с ним, кажется, знаком.

Они крепко обнялись, и Цветков ушел.

На Чкаловском аэродроме Виктора встретил помощник генерала майор Гарин, такой же статный, но чистый брюнет с аккуратными усиками, которые ему очень шли, по возрасту ему можно было дать лет тридцать пять-тридцать восемь, и походил он, даже сильно, на артиста Яковлева, красавец — «гусар»! Майор улыбнулся, приветствуя Зеленина, и на правой щеке, к основному портрету, показал еще и ямочку. Гарин с таким уважением отнесся к Виктору, будто тот приехал в Генштаб с проверкой от Министра обороны. Но за всей этой обходительностью Зеленин почувствовал полную уверенность в своих делах и поступках. Интеллигентность и военную выправку, полную преданность своему начальнику.

Нет, он уж не такой молодой офицер, да и Цветков небоевого офицера вряд ли возьмет. Правда, как-то Владимир жаловался на своего зама, фамилия у него еще редкая, запоминающаяся — Тяжнин. Его-то он себе в замы не выбирал, назначили, приходилось терпеть и срабатываться, тем более начальник управления его сильно расхваливал. И там он был, и там воевал, а на поверку вышло, что больше десяти дней нигде не задерживался. Прилетит, шороху наведет, задач понаставит, компромата наберет и всегда найдет быстро крайнего. Доклады в управлении четкие, короткие, но, сколько Цветкову ни приходилось их выслушивать, заканчивались они предложением о снятии с должностей, чуть ли не всего руководства.

Майор Гарин Зеленину очень понравился. В машине за разговорами Зеленин вдруг спросил у Гарина:

— Дети у Вас, товарищ майор, есть?

— Есть сын, шестнадцать лет. Жена у меня красавица! Виктор Степанович, вот о девочке мечтаю, да чтобы обязательно на жену мою Жанну была похожа.

В восемнадцать часов они расстались на перроне Курского вокзала.

Вокзал остался позади. Электричка катила на Владимир. Зеленин снова смотрел в окно и вспоминал прошедшую неделю, и не верил тому, что увидел за какие-то шесть дней, все как в тумане. Крик, страшный крик умирающего бойца от ожогов в соседнем бронетранспортере. Стрельба, стрельба и постоянная боль в ноге, голоса душманов и этот силуэт человека с трубой, и отчаянный бросок в домике — все это всплывало в хаотическом порядке. Он понял только теперь, что побывал на войне, ему жалко было погибших ребят, он хоть как-то, но отомстил за них. Он убил несколько человек, их не жалко, но он давно отвык от этого, и на душе было очень неуютно. Всегда так бывало, после смертей душа не на месте, а особенно когда теряешь товарищей. В самолете из Моздока Зеленин все два часа проспал. Свалило его напрочь. Они перед отъездом с Кудриным из его фляжки трижды приложились к коньячку. В поезде он бодрствовал, прижавшись к стенке вагона, и все вспоминал, и вспоминал, особенно людей, с которыми ему довелось встречаться, и Чечню, на которой впервые побывал.