Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя

— Ладно, ты знаешь про клуб на Бернер-стрит? — Кэтрин Лейн готова поделиться с подругой полезной информацией.

— Бернер-стрит? — переспрашивает та.

Кэтрин рассказывает все, что знает. На этой улице, занятой выходцами из Германии и Польши, с некоторых пор существует Международный рабочий клуб. В клуб входят мужчины, преимущественно, эмигранты — евреи, русские, немцы, французы, поляки и чехи. Для вступления необходимо разделять социалистические взгляды, и это единственное условие. Члены клуба собираются по субботам в половине девятого вечера, чтобы обсудить различные политические вопросы. Затем они обычно развлекаются пением на немецком и русском языках и плясками. После собрания, когда все расходятся, можно без труда подцепить клиента, благо социалисты в этом плане ничем не отличаются от обычных мужчин.

Страйд размышляет, она умная женщина и хорошо знает, что если речь идет о политике, то там наверняка можно нарваться на шпика. Лейн, впрочем, ее разубеждает — никто из знакомых ей проституток никогда не попадал в неприятности на Бернер-стрит, а социалисты были хорошими клиентами, от которых не приходилось ждать никаких выходок. Кроме того, полиция сейчас занята поисками Джека-Потрошителя!

— Если кого и следует по-настоящему опасаться, — замечает она, — то этого убийцы!

Они разговаривают негромко, но последнюю фразу Кэтрин случайно слышит одна из соседок, а она пьяна, как и многие здесь сейчас. Слово «убийца» служит катализатором, у женщины начинается истерика.

— Нас всех могут убить! — повторяет она снова и снова, каждый раз громче, так что теперь уже все присутствующие слышат ее. — Мы никому не нужны, до нас никому нет дела…

Остальные женщины в кухне встревоженно переглядываются. Обитательницы ночлежки, конечно, слышали о Джеке-Потрошителе, но каждая из них предпочитает не думать о том, что именно она может стать следующей жертвой. Никто не прерывает их пьяную товарку, пока дверь в кухню не открывается и на пороге не появляется мужчина в старомодном сюртуке и с пронзительным взглядом. Несколько женщин сразу узнают его — это доктор Томас Барнардо, который еще недавно был известен в Ист-Энде и за его пределами как уличный проповедник. Доктор Барнардо с некоторых пор решил перейти от теории к практике и вознамерился спасать души, организовав приют для бездомных и брошенных мальчиков. В ночлежку на Флауэр и Дин-стрит он заглянул, чтобы составить мнение о тамошнем устройстве, которое должно помочь ему организовать собственное заведение так, чтобы дети не соприкасались со скверной и низкими нравами, царящими на улицах.

— Успокойтесь, любезная, — он подходит к расстроенной женщине, — все мы в руках Божьих. Постарайтесь всегда помнить об этом!

Та уныло качает головой. Доктор Барнардо обводит взглядом кухню. Эти женщины и есть та самая среда, от влияния которой он собирается оградить детей; но эти заблудшие души испуганы и растеряны и явно нуждаются в утешении.

— Здесь вы в безопасности, не забывайте о Боге, и Он не забудет о вас.

Если когда-нибудь у Томаса Барнардо и был шанс тронуть по-настоящему сердца слушателей, то именно сейчас! Несколько женщин даже благоговейно прикасаются к его руке.

— Было бы лучше, если бы Он подкинул немного монет, — цинично замечает Элизабет Страйд, когда за доктором закрывается дверь.

Лейн укоризненно смотрит на подругу.

— Знаю я таких! — бормочет та вполголоса, чтобы не слышали остальные. — Думаешь, он чем-нибудь отличается от остальных? Дай ему возможность, и он с радостью задерет твою юбку.

С тех пор как Шведская церковь отказала Элизабет в выплате пособия за якобы потонувшего мужа и деток, Страйд заметно разочаровалась в вере.

— Он даже не священник! — добавляет она, чтобы оправдать свое поведение в глазах набожной Лейн. — Просто еще один пустомеля!

В другом конце кухни женщина по имени Кэтрин Эддоуз рассматривает картинки в газете, которую кто-то принес в кухню для растопки. Это немолодая женщина, которая выглядит гораздо старше своих сорока шести. Она плохо умеет читать, но ей это ни к чему. Эддоуз тихо посмеивается, разглядывая рисунки. Недавно она разделила шарик гашиша с одной из соседок по ночлежке и чувствует себя прекрасно. Скоро сюда должен подойти Джон Келли — ее старый приятель, с которым она, как и Страйд со своим Майклом, живет уже Бог знает сколько времени, несмотря на вечные ссоры и скандалы. Келли заплатит за койку для них двоих, а завтра будет новый день, и никакой Потрошитель ей не страшен. К черту его!

Она шуршит перепачканными в жире и грязи страницами и тихо хихикает. У Кэтрин Эддоуз все в полном порядке.

Острый нож рассекает лицо Элизабет Страйд снова и снова.

Сикерт энергично и хладнокровно расправляется с неудачным рисунком. Портрет Страйд превращается в лохмотья, которые полосами свисают с мольберта. Художник срывает то, что осталось, и, скомкав, бросает в угол.

— Вам, возможно, это кажется несколько эксцентричным, — говорит он, заметив недоуменный взгляд Дарлинга. — Но мы с Уистлером всегда так поступали с работами, которые нас не устраивали.

Вспомнив о Джеймсе Уистлере, художник еще больше мрачнеет. Последние несколько недель он ни словом не обмолвился об Уистлере, словно того и не существует на свете. Однако…

— Должен сознаться, я вспоминаю о нем каждый раз, когда берусь за кисть, и это мучительно. Не знаю, когда я избавлюсь от этого наваждения! Для человека искусства такое состояние губительно. Мне, понимаете ли, нужно душевное равновесие, но сейчас я не в силах его обрести. Я знаю, это выглядит странно, может быть даже ненормально, но поймите: нас с ним слишком многое связывало… Это была настоящая дружба, Дарлинг. Он даже не догадывается, какую боль причинил мне этим разрывом!

Сикерт несколько раз обходит мольберт. Он напоминает шамана, колдующего возле алтаря.

— Просто какой-то замкнутый круг. Раздражение не дает мне работать, и это приводит меня в еще большую ярость. Думаю, мне все-таки следовало уехать во Францию, как я и собирался в августе! Впрочем, если быть до конца искренним, то весь этот год меня преследуют неудачи, — заканчивает он, рассматривая наброски, лежащие на столе. — Все это, увы, годится лишь на растопку… Вряд ли я когда-нибудь достигнутой популярности, когда даже самый неудачный эскиз приобретает ценность в глазах знатоков!

И он невесело смеется.

— Что там говорит моя милая женушка? Я написал ей пару дней назад, что переехал в Дьепп. Хотел провести время тут у вас, в добровольном заточении. Надеялся, что смогу привести в порядок нервы, но, кажется, и здесь потерпел фиаско. Да еще эти ночные шорохи!