Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя

— И вы еще называете себя литератором! — преувеличенно возмущается Томпсон. — Вместо того чтобы заинтриговать нас деталями, вы сознательно убиваете всякий интерес.

Дарлинг разводит руками с извиняющимся видом, а еще через двадцать минут вся компания, за исключением принца, отправляется в Сент-Джонс-Вуд.

Август 1888 года выдался исключительно холодным и дождливым. На улицах не очень многолюдно, но в этот вечер столица Британской империи еще пребывает в спокойствии. Лондон еще не ведает о кошмаре, который его ожидает. Несколько газет сообщили об убийстве в Джордж-Ярд, но смерть безвестной проститутки в огромном городе едва ли могла серьезно привлечь внимание прессы. Газетчиков больше интересуют железнодорожные катастрофы, результаты недавних скачек и ирландские сепаратисты.

— Так вот как выглядит ваше жилище! Надо признать, окружение ему под стать.

Сикерт выглядывает в окно, за которым раскинулся запущенный сад, где старые дубы и вязы возвышаются над почти непроходимыми зарослями шиповника.

— Не уверен, что скоро найду время и средства, чтобы привести все в порядок, — говорит Дарлинг, — но должен признаться, мне здесь нравится. Знаете, джентльмены, я сугубо практичный человек. Однако едва я переступил порог этого дома, как меня охватило странное чувство. Мне показалось, что я уже был здесь когда-то, уже видел эти комнаты, мебель, эту резьбу на стенах. Я даже мог сказать заранее, как будут скрипеть старые ступени на лестнице.

Они действительно скрипят, когда из темной прихожей новый владелец и его гости поднимаются на второй этаж. Сквозняк заставляет трепетать пламя свечей, ветер надрывно завывает над домом — буря набирает силу.

— Черт возьми, — восклицает Стивен. — Это настоящий дом с привидениями. И если их здесь нет, то стоило бы выдумать. Слышите! — Он хватает за руку Дарлинга.

В одной из комнат раздаются звуки, похожие на всхлипы. Писатель с улыбкой подходит к двери и распахивает ее настежь. За ней пустая мансарда, широкие окна которой почти полностью скрыты за ветвями раскидистого дуба. Звуки обрываются, когда гости входят, но спустя мгновение раздаются снова.

— Ветки! — поясняет хозяин. — Это ветки скребут по стеклу.

Да, это ветви дуба, отяжелев от дождевых капель, прижимаются к окну, ветер раскачивает их, вызывая неприятный звук, который вновь и вновь возникает в продолжение всего того времени, пока джентльмены осматривают мансарду.

— Я ненавижу эту погоду! — сообщает Сикерт. — Невозможно угадать, где тебя застанет ливень.

В небе над домом грохочет гром. Томпсон боязливо ежится и смущенно посматривает на остальных. Он боится грозы. Немногим позже хозяин и гости спускаются снова вниз и располагаются в библиотеке.

— Вы рассказывали по дороге, что в доме не осталось зеркал, — напоминает Джеймс Стивен.

— Прежний хозяин разбил их все, прежде чем сошел с ума, — поясняет Дарлинг. — Вероятно, он видел в них что-то, что его пугало. После убийства здесь все было усыпано осколками!

— Неужели вы будете жить здесь один? — спрашивает Томпсон с нервным смешком. — Говоря откровенно, ваш дом очень напоминает замок из романа Уолпола. [5] Гораций Уолпол — английский писатель восемнадцатого века, один из основателей жанра готического романа ужасов.

— Со мной Белл, — Дарлинг указывает на пожилого слугу, который как раз появляется в библиотеке, чтобы подать чай.

Томпсон пожимает плечами. Какими бы достоинствами ни обладал Ангус Белл, но его бесстрастное бледное лицо столь же уныло, как этот старый особняк.

— Убийство случилось не здесь? журналист оглядывает библиотеку.

— Нет, на лестнице… Он вытащил ее на лестницу и ударил ножом. Возможно, кстати, что именно этим…

Дарлинг поднимается, чтобы показать гостям небольшой острый нож с костяной рукояткой, лежащий на книжной полке.

— Я нашел его случайно, когда передвинул столик в прихожей возле лестницы. Показательно, что полицейские так и не сумели его найти. Думаю, это и есть тот самый нож, на нем были следы крови.

Томпсон держит нож двумя пальцами.

— Почему вы не передали его полиции?

— Зачем? Это любопытная находка, но полиции она совершенно ни к чему, ибо убийца уже получил по заслугам.

— Вы полагаете? — спрашивает Сикерт. — Разве он был судим и казнен? Мне кажется, ему удалось сбежать.

— Вы забываете о Божьем суде, — напоминает Джеймс Стивен, — к греху убийства он добавил еще один, не менее тяжкий в глазах Создателя, если, конечно, вы не подвергаете сомнению христианскую доктрину.

Художник презрительно кривится.

— Я вам уже говорил, Джеймс, что ваши проповеди звучат издевательски. Я не верю, что человек с вашим умом и способностями может всерьез рассуждать на такие темы. Или у вас опять обострились боли? Я знаю, люди становятся набожными в несчастьях, но я умоляю вас держать себя в руках, иначе вы становитесь невыносимы.

Стивен не спорит, но его лицо на мгновение искажается. Дарлинг, как и полагается радушному хозяину, старается разрядить обстановку:

— Знаете, совершенно неожиданно для себя я обнаружил в библиотеке кое-какие бумаги Беккета, первого владельца поместья. Это весьма кстати, что наследники не проявили никакого интереса к этим документам.

— А этот Беккет… — Сикерт морщит лоб.

— Нет, он не имеет никакого отношения к Томасу Беккету, архиепископу Кентерберийскому, масштабы его злодейства гораздо скромнее.

— Однако! — поражается Джеймс Стивен. — Впервые слышу, чтобы злосчастного Томаса Беккета причисляли к злодеям. Вы полагаете, что мученика можно поставить на одну доску с безумцем, вроде того, что зарезал здесь свою супругу, или убийцей из Уайтчепела?!

— Я думаю, злодейство той или иной личности должно измерять не количеством нанесенных ею ударов. По совести говоря, люди, которых вы упомянули, — всего лишь больны. А вот архиепископ Беккет должен был бы занять далеко не последнее место в списке величайших преступников в истории. В конце концов, именно из-за него эта страна погрузилась в смуту и раздоры… Но мы отвлеклись от нашего Джона Беккета! Он родился в 1666 году, в год великого лондонского пожара, и был твердо убежден, что это событие явилось результатом деятельности неких демонических сил. Получил медицинское образование и занимался врачебной практикой в Уэльсе до 1702 года, когда вынужден был переехать в Лондон. Беккет не распространяется в своих записках о причинах переезда, но похоже, что на старом месте он вызвал неудовольствие местной общины.

— Религиозный фанатик? — уточняет Уолтер Сикерт.

— Нет, совсем напротив — насколько можно судить по его запискам, которые я упомянул. Слог в них архаичен, а стиль чудовищен, что, впрочем, неудивительно. Если им верить, сэр Беккет уделял больше времени упражнениям в черной магии, нежели стилистическим упражнениям. Я не буду утомлять вас, зачитывая отрывки, скажу лишь, что это исключительно забавное чтение. Этот человек перебрал, кажется, все чудовищные рецепты Средневековья, там есть вещи, о которых он даже не смеет писать, обходясь исключительно намеками.