Вадим Григ - Ходи осматриваясь

— Со мной? — В густом и сочном голосе сквозило явное недоверие.

— С вами, — подтвердил я. — Вы ведь Наталья Михайловна?

Она кивнула и, не промолвив больше ни слова, выжидательно вскинула брови.

— Вам знаком человек по имени Борис Аркин?

— Кажется, нет.

— Пожалуйста, вспомните, — попросил. — Это очень важно. Некогда ваша подруга Тамара Крачкова оставила ему телефон для связи. Ваш телефон.

— А-а, — протянула она, — было такое, помню. А в чем дело, простите?

— Борис — мой друг, — объяснил я. — Вот уже пятый день, как он бесследно исчез. Мы опрашиваем всех его родных и знакомых. И пока тщетно — никаких концов. Как в воду канул.

— Но я-то чем могу помочь? — искренне удивилась она. — Я ведь его не знаю. За все время он только раз и позвонил, что-то срочно передал для Тамары. Кажется, прошлой осенью. И ничего больше.

— Понимаю, — разочарованно сказал я. — Наверное, глупо. Но все — и дома, и на службе в таком отчаянии, что хватаешься за любую соломинку. Перед исчезновением он зачем-то разыскивал Тамару. И обмолвился, что намерен позвонить вам.

— Нет, — покачала она головой, — не звонил. — И резонно добавила: — Почему бы вам не поговорить с ней самой?

— В том-то и дело, что ее сейчас нет в Москве.

— Простите, но я действительно ничем не в силах помочь. С Тамарой… — Она замялась. — Ну, в общем, наши отношения несколько разладились. Я с ней давно не общалась.

Вот и здесь клин, подумал я. Еще одна дверка захлопнулась. Огорченно развел руками и проговорил вслух:

— Жаль.

— Мне тоже жаль. Хотелось бы помочь, но…

Показалось ли, или в ее глазах действительно затеплилось сочувствие. Я глядел в них, стараясь определить цвет: то ли коричневый с зеленоватым отливом, то ли зеленый с коричневыми вкраплениями. Странный, прежде не виданный мной оттенок. Разговор был явно исчерпан, полагалось извиниться и распроститься, но я еще раз заглянул в эти завораживающие глаза и пробормотал, едва ли сознавая, что говорю:

— Тогда, быть может, я вам смогу помочь.

— Как это? — изумилась она.

— Вижу, вы без машины… Я охотно подброшу вас, куда нужно.

Она попытала меня своими престранными глазами, и очевидно, я выдержал испытание на благонадежность, потому что перламутровые губки раздвинулись в легкой улыбке и вымолвили:

— Что ж, принимается. Спасибо.

Я обрадовался и засуетился, как мальчишка, торопливо распахнул дверцу, усадил ее, обежал машину и устроился за рулем.

— Только это будет далековато, — мило предупредила она, когда я повернул ключ зажигания.

— Хоть на край света, — глупо отозвался я.

— Так далеко не надо, — засмеялась она. — Всего лишь на Ленинградский проспект. Чуть-чуть за «Соколом».

— Вы домой? — спросил я и, спохватившись, что едва не выдал своей излишней осведомленности, добавил поспешно: — Или куда?

— Домой, — кивнула она. — Но вам не кажется, что пора бы и представиться?

— Ox, — повинился я, — простите.

Я назвал себя и коротко поведал, кто я и чем занимаюсь. Она слегка наклонила голову и наискось стрельнула любопытствующим взглядом.

— Интересно. До сих пор среди близких мне знакомых журналистов не числилось.

— Рад хоть бы в чем-то быть первым, — неуклюже пошутил я и тотчас же постарался затушить невольную двусмысленность: — И очень был бы рад считаться впредь вашим близким знакомым.

— И жить торопится, — улыбаясь, напевно проговорила она, — и чувствовать спешит…

— Точно, — засмеялся я. — Это про меня.

Мы достигли Большого Каменного моста и застряли в пробке. Сгустились сумерки. Я только сейчас заметил, что кругом горят фонари, и спешно включил габаритки. Она что-то сказала — про ранние августовские вечера, про лето, которое, к сожалению, кончается. Но я почти не слушал ее. Я прислушивался к чему-то в себе и пытался разобраться в том странно приподнятом расположении духа, в котором пребывал. Потом до меня дошло, что мы оба молчим. Я кашлянул и виновато сказал:

— Извините, задумался.

— Ничего, — душевно улыбнулась она. — Вы, наверно, очень переживаете, да? Из-за своего друга?

— Да, — пробормотал я и смутился: стыдно было признаться, но о Борисе я сейчас совершенно не думал.

— Расскажите мне о нем, — попросила она.

— Не теперь, — возразил я. — Как-нибудь в другой обстановке. — И тут же, будто подвигнутый внезапной идеей, набрался духу и выплеснул то, что давно уже подспудно торкалось в мыслях: — А в самом деле, почему бы нам не посидеть в другой, более уютной обстановке. И познакомиться поближе.

— Что это значит? — От меня не укрылись настороженные интонации в ее приглушенном вопросе.

Я пояснил, придав голосу ненавязчивую прозаичность и деловитость:

— Мы недалеко от Дома журналистов. Что, если я приглашу вас поужинать со мной? Хотя, извините, вас, очевидно, ждут…

Мне показалось, что она заколебалась. Потом нарушила недолгое молчание и ответила обнадеживающе неопределенно:

— Нет, сейчас не ждут.

— Вот и хорошо, — сказал я, проскакивая под желтый сигнал светофора. И прибавил, используя ее же выражение: — Значит, принимается? — Уловил тихий смешок, сам удовлетворенно хохотнул и зарулил на Воздвиженку.

Мы приостановились в коридорчике перед входом в ресторан. Я заглянул в узкий проем и поморщился: было не по времени многолюдно — обычно в будни зал заполнялся после восьми. Седовласый метрдотель в черном смокинге, заприметив меня, степенно двинулся к нам. Я не принадлежал к числу избранных клиентов, но некогда довольно часто сюда наведывался и, очевидно, примелькался лицом. Он поздоровался со мной как с добрым знакомым, поинтересовался самочувствием, вежливо поклонился Наталье и, сделав огорченную мину, посетовал:

— К сожалению, отдельных столиков нет. Могу лишь подсадить.

Я неохотно кивнул. Он провел нас к противоположной стене — к столику, за которым уже вовсю трапезничали двое мужчин. Один был высок и худощав, с легкой проседью на висках, другой — пониже и шире в плечах, с приметной горбинкой на крупном носу. Они дружно нас поприветствовали и, зыркнув глазами в сторону моей спутницы, столь же дружно плотоядно осклабились.

Отодвинув тяжеловатое креслице, я помог ей сесть. Официантка принесла меню. Я передал его Наталье, но она лишь бегло скользнула взглядом и возвратила мне со словами:

— Выбирайте сами. Я ограничусь каким-нибудь салатом.

— Возьмите «Столичный», — встрял горбоносый. — У них это здорово получается.

Мне понравилось, как она вчуже улыбнулась и односложно проронила:

— Спасибо.

На мое признание, что я страшно проголодался и способен проглотить целого барана, она с приятной смешинкой отозвалась: «Бедняжка». И это мне тоже понравилось. Мне все в ней нравилось. Было что-то притягательное и в том, как она сидела — прямая, но не колом, поражая женственной статью спины; и в том, как держала грудь — именно держала, непринужденно красиво откинув плечи; и в том, как мягко повела высокой гладкой шеей и ненавязчиво — одним броском глаз — оглядела зал. Я предложил ей закурить и загляделся на грациозные движения длинных красивых пальцев, изящно выудивших сигарету из протянутой пачки. Отметил, что на правой руке нет кольца, перевел взгляд на левую и, обнаружив его там, почему-то сдуру обрадовался.