Вадим Григ - Ходи осматриваясь

— И с чего это вы раздухарились, — подхватил подошедший сержант. — Вашему-то танку ничего не сделалось.

— Понимаете, — вознегодовал здоровяк, — мало что он нас приложил, да еще и наезжать стал. Я и сорвался.

— Ага, — кивнул лейтенант, — отчаянный какой. Прямо-таки стал наезжать? На вас двоих?

Я мысленно ему поаплодировал. Малый, похоже, попался порядочный — или коллег из банковских структур инспектора недолюбливали больше, чем нас, журналистов.

— Надумай товарищ выйти с жалобой, — продолжил лейтенант, — сильно вам может не поздоровиться, коллега. Да еще если увечья имеются…

Он многозначительно посмотрел на меня. Я безучастно пожал плечами.

— Ладно, — подвел он черту, — что будем делать? Оформлять, или по мирному разбежитесь?

Здоровяк засопел, пробормотал что-то неразборчивое, и принялся усердно изучать хмурое небо. Я покачал головой и сказал:

— Поеду, лейтенант. С вашего разрешения.

— Хорошо, — кивнул он. — Езжайте. Только осторожно.

Он наблюдал, как я бережно втаскиваю себя в машину, корчась, приспосабливаюсь к рулю и, склонившись к окну, с беспокойством спросил:

— Вы как, ничего? Осилите дорогу?

— Нормально, — отозвался я. — Спасибо. Все будет в порядке.

Осилить дорогу оказалось не просто. До Кольцевой еще было терпимо, я пристроился к дальнобойщикам и мерно плыл в фарватере мощной колонны, избавив себя от лишних маневров и манипуляций. Дальше пошли сплошные страдания, особенно в городе. Каждое резкое движение — поворот руля, неизбежные торможения и переключения скоростей — отзывалось сверлящей болью в боку и чувствительным тычком в затылок. Но почище физической немощи терзали обуревавшие меня мысли. Стал ли я незадачливым участником пошлейшего, тривиального фарса, или инцидент следует рассматривать как наглядное предупреждение не соваться, куда не нужно, — эдакая своеобразная «черная метка»? Оба варианта представлялись одинаково правдоподобными. Второй для моего помятого самолюбия выглядел предпочтительней. Я сумбурно метался между ними и злился, не находя однозначного ответа.

На въезде на Рублевку меня тряхнуло особенно сильно. Желтая «Волга» с шашечными клетками, круто подрезав, нахально завиляла задом в опасной близости. Я ударил по тормозам и рывком дернул рычаг. От острой боли в боку перехватило дыхание и заискрило в глазах. Секунд на пять я точно отключился и лишь чудом удержал руль. Потом отпустило, но болезненная пульсация не унималась долго, точно кто-то ритмично подергивал застрявшее между ребрами шило. Я подумал, что, пожалуй, не мешало бы удостовериться, нет ли трещины или, чего доброго, перелома. Вспомнилось, что где-то неподалеку находится травматологический пункт. Придется сделать небольшой крюк, но все равно было по пути к дому.

Через пятнадцать минут я пришвартовался у белого здания клиники. Мне подфартило: как ни странно, больше страждущих не оказалось, и я без промедления прошел в кабинет. Доктор походил скорее на академика — долговязая, слегка сутулая фигура, ленинская лысина и седая бородка без усов, снежные пышные кучеряшки на висках, очки в тонкой металлической оправе чуть приспущены на нос… А может, он действительно был академиком, подрабатывающим здесь на сносное житье. Он пощупал шишку на затылке и поцокал. Я снял куртку, распластался на жесткой тахте и задрал рубашку: весь бок роскошно переливался сине-буро-малиновым цветом. Доктор опять поцокал:

— Как это вас угораздило, милейший?

— Да вот… Авария.

— Ну-ну, — хмыкнул он, — вам лучше знать.

В соседнем кабинете мне скоренько сделали снимок. Повертев черно-белое изображение злосчастной грудной клетки над кургузой настольной лампой, доктор зацокал снова, на сей раз в иной тональности. У него это здорово получалось — цокать языком, выражая различные оттенки чувств. Во всяком случае, я понял: ничего серьезного не выявилось. И он тотчас же подтвердил это на словах:

— Жить будете, молодой человек. Некоторое время поболит, конечно, но все образуется. — Потом, когда я, кряхтя, натягивал куртку, он поглядел на мою перекошенную физиономию и спросил: — Новокаин переносите? Тогда я вам выпишу снадобье. Будете мазать дважды в день. Кажется, наш аптечный киоск сейчас функционирует.

В конце концов я все же добрался домой. Было такое ощущение, будто проделал путь длиною по крайней мере в тысячу парсеков. Кряхтя и корчась, я целую вечность раздевался, готовил ванну и столько же времени отмокал в благоуханной пене. Потом, обработав ребра бальзамом цокающего доктора, что-то поел на кухне, проглотил таблетку нембутала и побрел в комнату. Поместил телефон в кресле у изголовья, сторожко уложил себя на софу и включил телевизор. Медленно, по кусочкам, душа возвращалась в тело.

Заверещало, когда я пребывал в полудреме и подумывал уже перебраться в постель. Звонила Наталья. Я не поверил, переспросил. Она подтвердила. Чуть не выронив трубку, я дернулся и сморщился от боли в боку. Она за что-то извинялась.

— Кажется, — выдавила Наталья, — я вчера разговаривала с вами не очень… — Она запнулась. — Не очень… хорошо, что ли.

— Будет вам, — вяло возразил я, тщетно стараясь стряхнуть дурнотное оцепенение и изречь что-то путное.

— Это вы мне в отместку, да? — спросила она. — Или ничего уже не хотите сказать?

— В отместку?

— Ну за вчерашнее.

— О господи, нет! — просипел я. — Я безумно рад, что вы позвонили. Просто я весь в разобранном состоянии. — Поколебался немного и объяснил: — Попал сегодня в аварию.

— Ой! — вырвалось у нее. — Что-нибудь серьезное?

— Пустяки. Как сказал доктор, — жить буду. Слегка поотбивал себе ребра. Лечусь вот.

Она помолчала. И вдруг ошарашила меня предложением:

— Хотите, я сейчас приеду? Может, вам нужна помощь?

У меня дух перехватило. Я хотел. Я очень хотел. Но, чертыхаясь, мысленно проклиная все и вся, с каким-то сверхъестественным насилием над собой пробормотал совсем не то, что очень и очень хотелось сказать:

— Спасибо. Но я сейчас в таком расхристанном виде. И немножко пьян от снотворного. Почти что сплю, понимаете?

— Понимаю, — сказала она. — Тогда до завтра. Позвоните мне.

Когда я продрал глаза, в комнате было сумеречно и сыро. Стекла окна рябило от дождевых капель. Похоже, я проспал грозу. Погода, однако, не разгулялась: над мокрыми ветками все так же кружилась серо-бурая муть. Я потрогал затылок. Потом прижал локтем ребро и осторожно поворочался. В боку закололо, но я с удивлением отметил, что было терпимо. Опасливо поднявшись, я натянул халат и поплелся в ванную.

Двигался осмотрительно, и оттого утренние процедуры против обыкновения заняли много времени: что-то около часа я провозился с душем, мазевой терапией и символическим завтраком. Вчерашние злоключения не шли из головы. Но мысли вращались в замкнутой сфере, как белка в колесе. Потом вспомнил о своей побитой тачке и даже обрадовался. Пожалуй, именно это мне и требовалось сейчас — заурядные, незамысловатые заботы, нормальные люди и дела без загадок и подоплеки.