Владимир Свержин - Марш обреченных

Красный «BMW-520» притормозил у самой бровки тротуара. Валера распахнул дверь.

– Ну, что пишут?

– На вот, посмотри. – Я протянул ему «Красную Звезду» и медленно опустился на сидение. Фотография пожилого мужчины со звездой Героя Советского Союза и несколькими рядами орденских планок на груди, обведенная черной траурной рамкой объясняла все. Помещенный рядом с ней текст как всегда с официальной безликостью сообщил, что «На 74 году жизни скоропостижно скончался генерал-майор в отставке Рыбаков Николай Михайлович. Друзья, родные и коллеги…»

Майор Пластун выжал железку до пола. Мотор взревел, и «BMW», не обращая внимания на испуганно мигнувший красный глаз светофора, рванул с места куда-то в сторону Садового Кольца.

Сегодня, пожалуй, нет никакой возможности установить, отчего этот переулок в самом центре Москвы получил негласное название «Фарисеевский» – судя по табличкам, вносившим свой вклад в украшение фасадов его домов, фамилию он имел совсем другую. Однако в обиходной речи сотрудников учреждения, занимавшего старый особняк с садом в самом конце переулка, недалеко от набережной, этот тихий участок вечно шумной столицы назывался именно так. Вероятно, название переулка было унаследовано новыми хозяевами здания вместе со всеми апартаментами и тенистым садом, который, несмотря на перипетии судьбы, сохранивший до сих пор изрядную долю былого великолепия.

Лет пятнадцать тому назад на высокой каменной ограде, с середины тридцатых скрывавшей особняк от нескромных взглядов досужих прохожих, возле таблички угрожающего содержания, утверждавшей, что находящийся за забором дом является памятником архитектуры середины девятнадцатого века, а потому во всю мочь охраняется государством, появилась ещё одна, гораздо более нейтрального содержания. Хотя, если говорить совсем уж точно, табличка была не одна. Ее было половина. «Межрегиональный центр усовершенствования…» – гласила надпись на ней. Как и глиняные таблички, извлекаемые археологами из древнеегипетских руин, эта имела в основном чисто культурную ценность. Понять, об усовершенствовании чего идет речь, было абсолютно невозможно. Ибо нижняя часть текста была утеряна безвозвратно.

Впрочем, старожилы, с большим трудом припоминавшие момент очередной смены хозяев барской усадьбы, иногда выдвигали версию о том, что полностью названия никогда и не было. При всей кажущейся нелепости этого предположения, они оказались правы. Странная контора, обитавшая за высоким каменным забором, носила именно такое странное название. Однако, доведись кому-то из непосвященных проникнуть за те семь замков и семь печатей, которые лежали на деятельности этого самого Центра, он бы имел полную возможность убедиться, что название – это лишь шутка, детская шалость в сравнении с той напряженнейшей работой, которая велась за безликими стенами. Здесь устраивались военные и дворцовые перевороты, уводились в отставку правительства, гасились звезды на политическом небосклоне и зажигались новые. Словом, отсюда, с этого места в самые отдаленные уголки планеты неслась советская миролюбивая политика, в наиболее доходчивой, убедительной и в то же время незаметной для постороннего взгляда форме.

Впрочем, о том, чтобы человеку с улицы, а даже и не с улицы, а скажем, со Старой Площади, попасть в здешние недра не могло быть и речи. Чужих тут не было. К счастью для себя, окрестные жители, как истинные москвичи, выросшие в центре столицы, с младых ногтей усвоили железное правило: «Меньше знаешь – крепче спишь».

Конечно, революционное преобразование, внесшее в умы народных масс страшную метель и сумятицу, изрядно поубавило работы у сотрудников Центра, ибо нет ничего более неблагодарного, чем отстаивать интересы государства, которое само не знает, чего оно хочет. А уж когда и знает, то это, простите, работа не для разведчика-диверсанта, а для сутенера.

Мы же, лавирующие на скорости, близкой к ста, к таковым не относимся. Интересно мне знать, о чем думают гаишники, глядя на наш «BMW»? Скорее всего, у них уже выработалось этакое седьмое чувство, рефлекс: кого стоит останавливать, а кого нет. Впрочем, Валера – виртуоз. Это видно невооруженным взглядом. Ну, вот и наш поворот. Вот и железные ворота. Так сказать, дом родной. Нетерпеливый гудок. Понятное дело – нас звали, мы торопимся. Интересно, сколько электронных глаз изучает сейчас наш автомобиль. Ну вот, признали. Свой! Теперь въезжай. Только не торопись. Проехал ворота, стоп! Дальше на колесах дороги нет. Выйди, предъяви в развернутом виде, то, что предъявить положено, собачке дай себя обнюхать. Все в порядке? Отлично. Первый рубеж позади. Ступайте, товарищ, с Богом! О машине своей не беспокойтесь. О ней позаботятся.

Мраморные львы на парапете возле парадной лестницы – старые конспираторы. Они бесповоротно отвратили свои взоры от входящих и щурятся себе на солнцепеке, как ни в чем не бывало. В случае чего, они никого не знают. Разумная предосторожность.

Теперь по лестнице вверх. Направо. Еще раз направо. Вот она, вот она заветная дверь! Кабинет шеф-повара нашей адской кухни – полковника Виктора Федоровича Талалая. Все наши уже в сборе. Настроение мрачное, но вполне боевое. Странное чувство. Вроде бы и нечего в атаку-то рваться, а все равно не покидает ожидание или, может быть, предчувствие близкой схватки. Посмотрим, посмотрим. Как любит выражаться наш любимый шеф: «Информация и интуиция – две руки одного разведчика».

Тук-тук-тук! Сезам, отворись! Это уж не извольте сомневаться. Вот он – отец-настоятель нашего тихого аббатства – полковник Талалай Виктор Федорович по прозвищу «Африканец». Это за Мозамбик, Анголу и Египет. А так, с ходу даже и не вспомнишь той точки земного шара, в которой не побывал указующий перст самой первой в мире страны рабочих и крестьян, в лице её передового отряда, то есть нас, сотрудников спецслужб, и где бы не ступала нога этого человека.

– Ну что, мушкетеры, все в сборе, – лицо шефа обрело мемориальную суровость. Его портрет вообще заставляет задуматься о правильности своих намерений, каковы бы они не были, а сегодня он по-особому суров. Он смотрит на нас как Родина-Мать с небезызвестного плаката, и мы уже согласны отозваться на его молчаливый призыв. Мы – это «мушкетеры». Так нашу оперативную группу негласно окрестили в стенах центра. Видит бог, без нашего участия. Валеру Пластуна, понятное дело, сразу определили в Портосы, Слава Бирюков, наш аналитик, зампотех и многое другое – стал Арамисом. Он действительно на него смахивает. Элегантный молодой человек с томными глазами и щегольскими усиками; поэт и драматург – в свободное от работы время. Знал бы кто из господ артистов, среди которых он уже давно стал своим человеком, как и над какими трагедиями работает этот подающий надежды почитатель Шекспира!