Николас Николсон - Призрак Фаберже

Она дала прочитать ему факс, напечатанный на простом листке бумаги.

В нем сообщалось, что семья Озеровских намерена отказаться от своих претензий и выражает надежду, что часть средств от продажи статуэтки будет пожертвована детской больнице, в свое время построенной Озеровскими в Петербурге. Если это условие будет соблюдено, семья Озеровских незамедлительно отзовет свой иск.

— Все дело рассыпалось как карточный домик. И мы прекрасно понимаем, кого должны благодарить за это. У нас для тебя хорошие новости. Во-первых, Дмитрий принял условия, поставленные вашей семьей, а во-вторых…

— Еще хорошие новости? — с интересом спросил Саша. — Какие же?

— Твое новое назначение, — тихо сказала Анна.

— Да, мы за тебя очень рады. Анну назначили международным директором по русскому искусству, и она переезжает в Лондон. А ты возглавишь Русский отдел в Нью-Йорке. Мои поздравления.

— Но ведь я отстранен от работы.

— С этого момента уже нет. Добро пожаловать в родные стены, — расплылся в улыбке Джон, поднимая бокал с шампанским.

Саша посмотрел в грустные глаза Анны, потом перевел взгляд на нетронутое шампанское. С ней, видимо, даже не поговорили. Но все же перевод в Лондон — это серьезное повышение. Со временем она привыкнет к новому месту.

— Значит, теперь я начальник отдела в Нью-Йорке, — с расстановкой произнес Саша.

— Совершенно верно, — подтвердил Джон.

— Тогда я сразу приступаю к работе и завтра же иду с Геннадием в архив. И еще я хотел бы убедиться, что это назначение согласовано с Анной.

Анна взглянула на него и слабо улыбнулась.

— Ведь ты всегда хотел занять это место, разве не так? — спросила она, поднимая бокал. — За Сашу и его успех. Но поверь мне, Нью-Йорк — это совсем не подарок. Геннадий будет в архиве в два часа.

Все четверо дружно осушили бокалы, но только Джон Бернхэм сделал это с легким сердцем.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — весело произнес он.

У стойки Саша попросил два листка бумаги и два конверта. Написав на каждом из листков цифру 2, он положил их в конверты и попросил дежурного передать их Виктории и Марине.

На Большую Ордынку он решил идти пешком.

Мимо проносились машины, под ногами хлюпал мокрый снег. Вскоре он вышел на мост, под которым несла свои мутные воды Москва-река. Вдали на фоне пасмурного неба мрачным пятном темнели Воробьевы горы. Как это не похоже на вчерашнее сверкающее великолепие! Саша кинул взгляд в сторону Замоскворечья, и у него тревожно забилось сердце: чем закончится этот его приезд в Москву? Вряд ли он когда-нибудь захочет вернуться сюда.

Дверь ему открыл незнакомый дворецкий, который выглядел очень озабоченным. Забрав у Саши пальто, он сказал:

— Ваша светлость, господин Дикаринский ждет вас в библиотеке. Пришло важное сообщение, а мы никак не можем вас отыскать. Пойдемте скорей.

Он проводил его в комнату, где сидел Дикаринский. Увидев Сашу, тот поднялся с места.

— Ну, сынок, ты и загулял, — сказал он по-русски.

— Я прекрасно провел вечер. Надеюсь, вы с мадам Дикаринской не слишком беспокоились, когда я не пришел ночевать. Конечно, это невежливо, но я надеюсь, что вы меня простите.

— Простим? Ха! — засмеялся Дикаринский. — Я тоже не ночевал дома.

Подойдя к инкрустированному малахитом письменному столу, он указал Саше на кресло, стоявшее напротив.

— Похоже, мы оба немного порезвились, а? Кремль, «Максим», потом номер в «Метрополе». Все те же княжеские замашки, что и сто лет назад. А эта американская девчонка и впрямь лакомый кусочек. Такая стильная. За что же тебя прощать? Хоть ты и в Америке родился, да русскую натуру никуда не денешь. Как волка ни корми, он все в лес смотрит!

Откровенный намек Дикаринского на их с Викторией близкие отношения привел Сашу в замешательство.

— Мисс де Витт — моя кузина.

— Ах, вот оно что! — затрясся от смеха Дикаринский. — Вот испорченный мальчишка! Мне и вправду пришлось понервничать, когда мои ребята упустили тебя. Они проводили тебя из ночного клуба в гостиницу и видели, как ты завтракал с компанией из «Лейтона». Но когда ты пошел пешком, мы действительно забеспокоились. Обеспечить охрану пешеходу в Москве довольно сложно, особенно когда он прогуливается в вечернем костюме. Довольно глупая выходка. Где твоя голова? Надо было взять такси.

— Вы правы. Приношу свои извинения.

— Да ладно. Вот смотри. Вчера на твое имя пришел факс из «Лейтона». Похоже, тебе придется от нас уехать. Жена будет очень расстроена.

Саша взглянул на факс — тот самый, что уже видел в гостинице. К нему была прикреплена записка от Джона Бернхэма, в которой тот разъяснял, что, поскольку Саша теперь является начальником отдела, ему неудобно быть гостем потенциального клиента, тем более что его ждет столько работы.

— Жаль, что ты не сможешь побывать у нас на даче, — заговорил Дикаринский. — Белово такое красивое место. Но я рад, что твое семейство отказалось от иска. Теперь нам будет легче заполучить Снегурочку в нашу коллекцию. Приятно было с тобой познакомиться, Саша. Я закажу тебе номер и позабочусь, чтобы ты и твои коллеги хорошо провели вечер. Твои вещи соберут и отправят в гостиницу. Все будет так же, как в Петербурге.

Включая слежку, подумал Саша. Он поблагодарил Дикаринского и вышел из библиотеки. В своей комнате наверху Саша обнаружил записку от Дмитрия, лежащую на кровати рядом с приготовленным костюмом.

«Дорогой Саша!

Рад, что все так хорошо закончилось. Я очень рассчитываю на тебя в Нью-Йорке. Надеюсь на длительное и плодотворное сотрудничество. Нам надо поговорить до твоего отъезда. У меня есть предложение, которым ты наверняка заинтересуешься…»

Подняв глаза, Саша оглядел комнату. Пока он говорил с Дикаринским, все его вещи аккуратно упаковали. Он снова вернулся к записке.

«…Пожалуйста, прими этот скромный презент как залог нашей будущей дружбы. Я обнаружил эту вещицу у одного московского коллекционера и она по праву принадлежит тебе.

С уважением,

Дмитрий».

На кровати Саша заметил знакомую шкатулку из падуба. Он осторожно откинул крышку. На белом атласе лежала прекрасная бриллиантовая брошь в виде мальтийского креста на фоне полумесяца — фамильный герб Озеровских. С обратной стороны были видны два характерных выступа, указывающих на то, что когда-то это была заколка для волос.

Саша повертел брошь в руках. Красивая вещь, тонкая работа, все клейма на месте. Но все же что-то в ней было не так. Прикрыв брошь рукой, он посмотрел на свое кольцо с печаткой, где тоже был изображен герб Озеровских.

Полумесяц на броши был обращен в другую сторону.

Фаберже никогда не допустил бы подобного промаха. Но если взять за образец герб со старой гравюры или случайно сохранившегося негатива, такая ошибка будет вполне естественной.