Никита Филатов - Последняя ночь майора Виноградова

— Распорядитесь, чтобы его незаметно проводили. Через запасной выход…

Разговор был продолжен чуть позже, в собственном кабинете господина Удальцова.

— Очень любознательный молодой человек.

— К чему вы это?

— Много знает. И молчать не будет, если что.

На этот раз Андрей Маркович не стал спорить со своим ангелом-хранителем. Отмахнулся:

— Поступайте, как знаете. Вам виднее!

— К сожалению, пока без него не обойтись. Но…

Господин Удальцов без нужды переложил на столе накопившиеся за последнее время бумаги издательства:

— Господи, столько дел неотложных, а тут… Может, мы зря паникуем?

— А мы и не паникуем, — выразительно глянул начальник Службы безопасности. — Вы доложили наверх?

Андрей Маркович поднял глаза к потолку и кивнул:

— Доложил. Там озабочены. И очень недовольны!

— Обещали помочь?

Господин Удальцов ничего не ответил, и собеседнику стало ясно — рассчитывать теперь придется только на себя. Очевидно, шеф его со страху наплел хозяевам, что все под контролем. И что люди его справятся сами, что проблема хотя существует, но не стоит выеденного яйца…

— Видимо, следует исходить из того, что материалы, которые этот сукин сын забрал с собой, уже в Большом Доме?

— Скорее всего.

— Кстати, вы уже побеседовали с негодяем, который работал на Студента?

— Да. — Ноздри майора-отставника нехорошо дрогнули.

— Ну и как?

— Он сначала пытался обманывать, но потом перестал.

— Ненавижу предателей… Что же, во всяком случае, благодаря этой истории мы хотя бы вычислили крысу, торговавшую нашими секретами. Верно?

— Верно. Кстати, он получил за это полторы тысячи долларов!

— Хорошие деньги. Но теперь, наверное, жалеет?

— Уже нет. Он уже ни о чем не жалеет.

Андрей Маркович встал и прошелся по кабинету. Потом сокрушенно покачал головой:

— Сколько крови… Зачем? Почему?

— Это вы у меня спрашиваете? — удивился начальник Службы безопасности.

— Нет, я так, — успокоил его и себя генеральный директор. — Негодяй подтвердил перечень проданных документов?

— Да, к ним попало только то, что назвал Студент.

— Вполне достаточно!

Конечно, умирать надо красиво. По возможности…

Но не всегда получается.

Денис попробовал зажать рану ладонью, и это не принесло ничего, кроме боли и ощущения острой досады.

Попали все-таки!

Кровь уже не пульсировала, как поначалу.

Вытекая из-под пальцев, она теперь только медленным и неудержимым потоком сползала вниз, по бедру.

Странно, подумал Нечаев. Боль все выходит и выходит наружу, но меньше ее почему-то не становится…

Второго отверстия не было — пуля, догнавшая его на излете, так и осталась где-то там, внутри, в мешанине разорванных мышц и сосудов.

Обжигала, ворочаясь при каждом движении.

Мешала — и не позволяла сосредоточиться.

Что-то следовало немедленно сделать. Что-то важное!

Денис ухватился рукой за холодный, торчащий из стены осколок кирпича и подтянул себя чуть повыше. Движение сразу отдалось в бедре, и развороченную металлом плоть будто полоснули наотмашь казачьей нагайкой:

— Ой, мамочка…

Еще немного, и кровь вытечет вся.

До капельки. Смешно!

Представьте, господа: молодой и красивый опер уголовного розыска медленно подыхает от пули своего же коллеги.

Как бездомная псина. Представляете?

Среди бела дня — под забором, на грязной помойке…

Трудно сказать, в какой момент Денис понял, что в крохотном украинском городишке его давно и со злым намерением ищут.

Может быть, все началось с визита участкового, о котором он узнал от хозяйки. Или со странной встречи, которую вдруг назначил до этого уклонявшийся от расспросов двоюродный брат покойного Ивана Тарасовича. Или с подозрительных личностей милицейского вида, которые, как убедился опер питерского уголовного розыска, лениво покуривали день и ночь напротив парадной Лукашенко.

В принципе, хотелось еще кое-что проверить, но…

Внезапно — не разумом даже, а вывернутым наизнанку инстинктом охотника, ставшего дичью, Нечаев почувствовал: все! пора… Еще один день, еще один адрес, еще одна встреча — и его схватят, запрут за решетку, лишив не только свободы, но и малейшей надежды на оправдание.

Поэтому ночью Денис уже смотрел через стекло купе на уплывающее в прошлое здание железнодорожного вокзала. Он без слов прощался с укутанным во тьму городком, так же как до него это делали Олеся, ее отец, непутевая девка Татьяна и тысячи, тысячи других мужчин и женщин.

А под утро проснулся, когда еще только начало светать, а соседи-попутчики от души сотрясали вагон сопением и храпом.

Поезд гремел металлическими суставами, приближаясь к какой-то совсем незначительной станции.

— Вы вроде дальше? — поинтересовался зевающий заспанный проводник.

— Ага, — ответил Денис, опираясь на ручку туалетной двери. Зашел и, нарушая нормы санитарной зоны, справил нужду. При этом взгляд его случайно обратился наружу, к той части окна, которая не была покрыта непроницаемой матовой пленкой.

— Ох, блин!

К составу организованно, парами подходили равномерно распределившиеся по перрону люди в форме — человек десять, не меньше. Все, как положено: автоматы, шнурованные ботинки… Кого-то, видимо, уже впустили внутрь, но кто-то еще ждал, пока откроют запертые по причине неурочного времени двери.

Нечаев высунул нос в коридор и придержал проходящего мимо проводника:

— Чего это?

— Облава. Может, дезертиров ищут, — пожал плечами парень и потопал на раздавшийся с противоположной стороны вагона настойчивый стук.

Но Денис-то знал, чувствовал, что это по его душу!

Возвращаться в свое купе за вещами не было ни времени, ни возможности — хорошо хоть, документы все в карманах пиджака. Деньги, записная книжка…

Нечаев выскочил в холодный и грязный, так называемый «рабочий» тамбур за секунду до того, как в другом конце коридора проводник принялся лязгать специальным трехгранным ключом.

Господи, удача! По извечному железнодорожному разгильдяйству дверь оказалась не заперта на «специалку», а только прикрыта поворотом ручки замка изнутри.

Денис со скрежетом привел защелку в горизонтальное положение, надавил, потянул — и спрыгнул на выщербленный асфальт перрона. Момент, надо отметить, был выбран идеально — люди в форме только что вошли внутрь, и от выхода с вокзала беглеца отделяла неширокая полоска пустого пространства.

В полумраке осеннего утра угадывались только редкие, неторопливые фигурки пассажиров, невесть зачем высадившихся на этой забытой людьми и Богом станции.

Стараясь не выбиваться из общего полусонного ритма, Нечаев наискось преодолел расстояние, отделявшее его вагон от каменного здания в середине платформы.