Виктор Галданов - Банка для пауков

— Мы хотим видеть Тамаза, — сказал Олег Тариелу.

— Конечно, — Тариел уже информировал Тамаза об их прибытии и получил указания. — Пойдемте.

Олег и Айзенблюм последовали за ним. Дверь им открыл Нугзар.

Тамаз сидел за столом, лицом к двери. Тенгиз стоял, прислонившись к стене сунув руки в карманы брюк. За поясом у него торчал пистолет. Айзенблюм нервно взглянул на них.

— Мы слышали, что ты здесь. Есть разговор. Ты не против?

— Да, я здесь, — ответил тот. — Говорите.

Нугзар сказал:

— Я должен обыскать вас обоих.

— Ты же знаешь, что ни я, ни Соломон Давыдович не носим с собой оружия, — нервно сказал Олег.

— Ах, боже ж мой, Олежек, пусть себе шарют.

Тамаз улыбнулся.

— Я знаю, что люди вы мирные, но убедиться все же будет не лишним.

Олег вздохнул и поднял руки. Нугзар его ощупал быстро, легко и профессионально. Когда он проделал это со старичком Айзенблюмом, он сказал:

— Все чисто.

— Тогда подожди снаружи и дай нам поговорить.

Охранник вышел и закрыл за собой дверь. Тамаз показал на деревянную скамью.

— Садитесь.

Когда они сели, Айзенблюм снова посмотрел на Тенгиза.

— Тенгиз, ты, наверно, догадываешься, что мы имеем сказать. Мы говорим не за себя. Я ничего не имею против тебя. Но мы здесь для того, чтобы передать, что сказал Мошэ.

— Я понял, — сказал Тенгиз. Его лицо было безучастным.

Олег поднял глаза на него.

— Моисей хочет знать, как ты мог начать эту бессмысленную войну против Мирзы?

— Я не начинал войны.

— Ты сейчас прячешься от гнева Мирзы…

— Я просто решил временно пожить у моего друга. Разве это предосудительно? Тамаз мой старый друг.

— А разве Моисей Лазаревич не твой друг? — мягко спроси Олег.

— Да — э — да! Я хочу сказать, что надеюсь на это. Именно поэтому я не хочу дать ему возможность совершить ошибку, о которой он потом пожалеет. Подобно продаже мой девушки.

— Он никого не продавал. Это обычная случайность, что твоя девушка попалась на глаза старому Мирзе. Я больше чем уверен, что он уже сожалеет о своем поступке.

— Скоро он будет жалеть еще больше.

— Но ты в конце концов взорвал его членовоз.

— А он пристрелил моего дядю!

— Нет, с тобой невозможно разговаривать. Ты понимаешь, что весь город уже взбудоражен, все только и ждут новых убийств, мэр встревожен, менты получили приказ быть безжалостными…

— Мы тоже будем безжалостны.

— Нет, этот ваш Тенгиз, он сошел с ума, — сказал Олег Тамазу.

Тот кивнул.

— У каждой нации свое понятие о сумасшествии. Если еврею все равно, что его жену имеет какой-то там балерун, но грузин за это может просто убить.

— На что ты намекаешь? — побагровел Олег.

— Слушай, какой там намекаю? — невинно изумился Тамаз. — Я так сказал, к примеру.

Правда и так весь город говорил, а желтая пресса в открытую писала, что жена Олега, известная певица, проводит дни и ночи с неким танцором.

— И все равно, «старшие» в недоумении и не поддерживают вас. Вы устроили покушение на уважаемого челове…

— А уважаемый человек пристрелил второго человека в нашей семье.

— Он не целился в Дато, он его очень уважал.

— А в кого он тогда целился? В этого мальчика? А за что ваш Мирза хотел убить Тенгизи? Разве нельзя было с ним договориться? Это было не по правилам, и вы это знаете.

— Я здесь не для того, чтобы спорить, — тихо сказал Олег. — Я здесь для того, чтобы передать дружеские предложения Моисея выступить посредником в вашем споре.

— Не просто дружеские — братские! — съязвил Тенгиз. — Это после того, как он заманил мою девочку в постель и продал ее этому паскудному старому безбородому коз…

— Подожди, Тенгизи. Дай мне сказать…

— Я не буду давать тебе слова, поскольку ты скажешь неверно.

Глаза Олега остановились на Тамазе.

— Значит, и ты против предложения Мошэ?

— Я не сделаю ничего против него, — сказал Тамаз, — если он будет действовать рассудительно. Если же нет, я предприму что-нибудь.

— Что, например? — холодно спросил Олег.

— Например, обращусь к авторитетам и потребую нового собрания. Сообщу, что Мирза с Мошэ проливают кровь в городе из-за какой-то лахудры.

Тенгиз хотел что-то сказать, но умолк.

Заговорил Айзенблюм.

— Тамаз, ты должен мне много денег, которые занимал для покупки гаражей. Я давал их практически без залога, под честное слово Моси Фраэрмана.

— Разве я не гашу свои проценты каждый месяц? — Тамаз побагровел. — Ты знаешь, что гаражи дают мне хорошую прибыль. Мы даже говорили о новой ссуде, чтобы я мог расширить дело.

— Но я никак не смогу дать тебе новую ссуду, если ты идешь против Моси Фраэрмана, — пробормотал Айзенблюм. — И… я не могу ждать уплаты старого долга. Я хочу, чтобы ты рассчитался со мной за пару дней. Начиная с сегодняшнего.

Кровь отхлынула от лица Тамаза.

— Я не могу этого сделать, — сказал он с трудом. — Ты выдал мне ссуду на год.

— Мы не можем ждать так долго, Тамаз, раз ты выступаешь против Моисея Лазаревича.

Тенгиз сказал без всякого выражения:

— И эти деньги пойдут для покупки моей бренной жизни. Кого вы сюда пришлете: ОМОН, РУОП, «Альфу»? Можешь прямо сейчас стукнуть ментам по мобильнику, что видел у нас оружие, и что ты как законопослушный гражданин обязан об этом сообщить.

— Нет, — сказал Соломон, не глядя на него. — Я ничего такого делатьне собираюсь.

— Ты посмотри на этого старого козлика с бородкой, — воскликнул Тенгиз. — Знаешь была у моей бабушки коза. Стэлкой звали. Все жрала да жрала сено, а никак не раздаивалась Сиськи у нее были здоровые, розовые, аж по земле волочились, а молока давала с гулькин хрен. Вот и пошла козочка под нож. Я это к чему говорю? А к тому что некоторых финансистов бывает проще убить, чем прокормить. Есть Соломошка Айзеблюм — есть проблема, нет Соломошки — нет проблемы.

— Но послушайте, Тенгиз Иванович…

— Нет, это ты послушай, старый потрох, если ты еще раз посмеешь нарушать свои финансовые обязательства в отношении моих друзей, в том числе повышать в одностороннем порядке процентную ставку или сокращать сроки возврата ссуды, то мы тоже нарушим свои обязательства касательно охраны жизни тебя, твоей семьи, твоей аппетитной внучки, которая учится, кажется во Франции. Да? В Сорбонне? Я слышал, что там, в этой Сорбонне ужасная преступность. Эти наркоманы за понюшку кокаина готовы на что угодно. Могут девушке, допустим личико бритвой располосовать… Э, да ты, кажется, побледнел, папаша.

— Па… па… па… па… — только и смог провякать Соломон Давидович. — Па-слушай…

— Нет, это ты послушай! На этой неделе к тебе явится этот вот парень, и ты выдашь ему ссуду столько, сколько он скажет и под такой процент, какой он согласится заплатить.

— Хорошо, — покорно сказал Соломон.