Галия Мавлютова - Опер любит розы и одиночество

Нет, пожалуй, ему не служить в Министерстве иностранных дел, он — прирожденный мент. Я невольно загляделась на Резника. Эх, побольше бы таких сотрудников, с ним и в разведку пойти не страшно.

— Когда? — вслух переспросила я. — Сейчас! К вечеру жду с информацией в клюве…

Главное — не перехвалить сотрудника, а то испортится, или, как говорят в преступном мире, — «скурвится». Иногда это нехорошее слово можно применить и к вполне благополучным людям. Такое с ними иногда случается.

Слава богу, Славе Резнику это, кажется, не угрожает.

Минут сорок я «пилила» в электричке метрополитена. Душный, прогорклый воздух проник в легкие и сморил меня. От спертого воздуха разыгралась мигрень. Я так и не додумала основную, тревожащую меня мысль — почему преуспевающие женщины живут на Ленинском проспекте?

Почему бы им, красивым и благополучным, не селиться поближе к нашему управлению, так всем спокойнее и нам, сотрудникам, удобнее. Жили бы они рядом, и виделись бы мы чаще, может быть, и неприятностей случалось бы меньше, ведь рукой же подать.

Но, увидев роскошный дом по другую сторону от универсама «Аякс», я мгновенно изменила точку зрения.

Пусть, пусть преуспевающие женщины живут в таких богатых домах, здесь, наверное, не протекает крыша, не заливает горячей водой подвалы, не бегают взбесившиеся крысы, не гаснет в самое неподходящее время электрическое освещение. Здесь люди не дерутся, не убивают друг друга, не скандалят, а живут и благоденствуют, как в знаменитом «Городе Солнца».

Фантастический рай, сказка, островок благополучия в разрушающемся городе. Красивым и преуспевающим женщинам сам бог назначил место проживания. Фата Моргана!

Я помучила кнопку домофона, но он упрямо безмолвствовал. Неожиданно дверь подъезда отворилась, и на улицу выбежал мальчик с догом. Бережно обогнув дога, я шустро шмыгнула в открытую дверь.

Лифт бесшумно пролетел несколько этажей, и я вышла на восьмом. Лестничная площадка сверкала чистотой и опрятностью.

Тьфу ты, черт, даже плюнуть некуда, все сияет. Люблю во всем порядок, чистоту и благонравность. Приятно выйти на восьмом этаже многонаселен-ного дома и полюбоваться пышными растениями, развешанными тут и там на стенах площадки.

Я присела на корточки и приготовилась ждать, предварительно посмотрев на часы. Интересно, вовремя придет сегодня Людмила Борисовна или припозднится?

Дверцы лифта бесшумно открылись, и на площадку ступила высокая нога в длинном ботфорте. Затем появился второй ботфорт, вслед за ним блеснул яркий голубой плащ, сияющий перламутром, и за ним образовалась буйная грива пышных волос. Лицо незнакомки закрывали волосы и грим, сначала я даже не смогла разглядеть Людмилу Борисовну. Ее фотография валялась в моей сумочке. В метро я долго изучала симпатичное личико, надеясь, что узнаю его из тысячи случайных лиц. Но нет, эту Людмилу Борисовну я никогда бы не смогла узнать — слишком ярок был плащ, высоки ботфорты и пышны кудри.

— Людмила Борисовна? — Я еле поднялась с корточек.

Ноги предательски затекли и при подъеме громко хрустнули в обеих коленках.

— Что вам угодно? — надменно откликнулся перламутровый плащ.

Мне показалось, что плащ — существо одушевленное, и он ведет по жизни Коровкину Людмилу Борисовну. Он командует ею, иди туда, отвечай так, а не иначе…

— Я из ГУВД, подполковник милиции Юмашева. Мне надо с вами побеседовать. Вот мои документы. — Я развернула корочки удостоверения и поднесла к глазам Людмилы Борисовны.

Она даже не удосужилась посмотреть, небрежно отмахнувшись от меня и от удостоверения.

— Я найду на вас управу! Я на вас жалобу напишу! Я в суд подам! Я собаку натравлю! Я адвокату позвоню! Я бандитов найму! Я в прокуратуру пойду! Да, да, я пойду в прокуратуру. Там будем разбираться, — особенно ей понравилась идея с прокуратурой. Если вначале она визжала, как резаная, то в конце монолога твердила, как заговоренная: — Будем разбираться в прокуратуре… будем…

Мне пришлось подождать, пока она замолчит.

Когда разговариваешь с визжащей женщиной, надо молча смотреть на нее и ждать, ждать, ждать, пока она не устанет. Ни в коем случае не прерывайте ее и не успокаивайте, все бесполезно. Устанет, выдохнется, сама замолчит. Даже вопросы начнет задавать.

Я молчала, внимательно рассматривая пышные кудри, полосатый шейный платок, перламутровый плащ, ботфорты.

Ботфорты — вещь шикарная, доложу я вам. Высокие, почти до пояса, они делали фигуру Людмилы Борисовны тонкой и длинной, словно вся она состояла из одних лишь ног. В действительности же Коровкина представляла собой обычную женщину, среднего роста, плотненькую, про таких говорят — крепко сбитая. Но плащ и ботфорты сделали ее фотомоделью средних лет, длинноногой и высокой, худой и стройной.

Вот какие чудеса вытворяют вещи с людьми.

Коровкина молчала, не зная, что ей делать, молчать дальше или открывать дверь. Ключи нервно бренчали на тонкой цепочке, и Коровкина то заматывала цепочкой тонкую руку, то широко размахивала, описывая круг тяжелой связкой. Когда связка ключей описала круг у моего лица, я спросила:

— Может, поговорим?

— О чем? — устало отозвалась Коровкина.

Возраст тяжелыми складками лег на ее лицо.

Усталость, накопившаяся задень, вылезла из-под макияжа, резко обозначив носогубные морщины, височные, лобные. Веки набрякли, глаза налились влажностью, и по щеке покатилась слеза. Но второй глаз сухо рассматривал меня.

«В первый раз вижу, чтобы у женщины плакал один глаз, а второй нагло глядел, как ни в чем не бывало, — ужаснулась я. — И куда вся красота подевалась? Какая она страшная стала, один глаз — женский — плачет, второй — бандитский — беззастенчиво пялится, изучая мою уникальную физиономию. Ну и времена настали, женщины получили двойственность в своем естестве. Результат феминизации!»

— О вашей подруге — Клавдии Николаевой. Я понимаю, — я тронула ее за рукав перламутрового плаща, но моя рука соскользнула с прорезиненной ткани, — вам надоели расспросы. Но человека убили, и этот человек был вам близок. Надо пожалеть ее.

— Надо пожалеть ее память. У вас нет никакой жалости, не прикидывайтесь. — Коровкина отвернулась от меня и начала возиться с замком.

Испытав облегчение, все-таки дверь предо мной распахнется, я почему-то подумала: а и впрямь, жаль мне Николаеву или нет?

Может быть, я прикидываюсь и всего лишь хочу выслужиться? Хочу заслужить, к примеру, медаль к выслуге лет — «Двадцать лет псу под хвост», так называемая медаль ветерана — сотрудника органов внутренних дел.

Или хочу заработать авторитет у Юрия Григорьевича и Виктора Владимировича, одновременно у генерала, которого я никогда не вижу, а только выполняю его приказы?