Игорь Тихорский - Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. Платье в горошек и лунный свет. Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]

Хват был на месте, мы поприветствовали друг друга, я взял банку «коки», оглядел зал. Когда Хват услужливо наливал мне воду в высокий бокал, я спросил, с кем Домовой балакал.

— За вторым столиком от входа, тощий, прыщавый. Здесь Майклом кличут, — ответил всезнающий Хват.

Я не спеша выпил «коку», расплатился, вышел и стал ждать. Майкл появился довольно скоро… Через плечо у него висела спортивная сумка, шел он уверенно, не оглядываясь. По Гастелло дошел до улицы Ленсовета и свернул налево к парку Победы. Неподалеку от улицы Фрунзе свернул во двор и исчез в парадной. Двор был большой, зеленый. Я уселся на скамеечку у песочницы. Однако на этот раз, прождав минут пятнадцать, я решил, что сидеть дальше бесполезно, и надумал позвонить все тому же Гене Смолину. Описав Майкла, я спросил, чем замечателен сей субъект и стоит ли его ждать по данному адресу.

— Насчет ждать — не знаю, — ответил Гена. — Живет он вовсе в Автове. Адрес, который ты назвал, для нас новый. Но известен Майкл тем, что если приходит куда-нибудь в гости, то надолго. Держим его на примете по подозрению в снабжении юнцов наркотиками. Пойман, правда, ни разу не был.

Попрощавшись, я позвонил Дьяконовым, узнал, что Юры пока нет, попытался утешить мать и, озлобившись, обругал себя «бесчувственным пентюхом», «бездарью». После такого грубого с собой обращения я еще позвонил Евграфу Акимовичу.

— Поезжай домой и проспись, коли злобишься, — сказал сыщик. — На себя злобиться — последнее дело!

И я, чувствуя на душе великую смуту, поехал домой, решив, что и впрямь после моих питейных подвигов следует проспаться.

Если бы мы оба знали, как были не правы!

Майкла ждали давно. Их было шестеро. В эту квартиру он привел их накануне. Настя — изящная девушка с распущенными черными волосами, которую в компании звали Циркачкой — год назад она поступала в цирковое училище, но не прошла по конкурсу, — нервно ходила по комнате, время от времени выглядывая в окно. Иногда она останавливалась и говорила:

— У кого-то осталась заначка. Не может быть, чтобы не было. Мальчики, колитесь!

Кроме четырех парней, здесь была еще одна девушка — Танька Эйфория, но Циркачка ее в расчет не брала. Они вместе еще утром разделили пополам последнюю дозу.

— Отстань наконец, — вяло огрызнулся Серый. — Без тебя тошно.

Он лежал на ковре, который вчера вечером они сняли со стены. Здесь же на ковре лежали еще двое парней, бездумно глядя в потолок: Васька Сыч и Длинный, которого никто не называл по имени. Собственно, именами здесь вообще никто не интересовался. Возможно, что и Сыч вовсе не был Васей, а Танька Эйфория — Татьяной. Только Циркачку действительно в нормальной жизни звали Настей. В кресле, вытянувшись, с закрытыми глазами полулежал Юра Дьяконов, который в компании получил кличку Попович. В отличие от остальных, Юра думал не только о приходе Майкла, но о том страшном, что только что произошло у него в жизни. Несколько дней тому назад он ушел из дома. Вернуться уже не мог. Ведь он предал отца. Стыд, страх, нет, не страх — ужас терзали его. Сердце временами, казалось, готово было выскочить из груди. Глотать было трудно, горло пересохло, слюна казалась вязкой, как смола. Почти полгода тому назад его впервые уговорили попробовать выкурить папироску с планом. Он ничего не почувствовал и в следующий раз смело курил с парнями анашу. Его «проняло» с третьего раза. «Видно, перекурил», — подумал он тогда. Его вырвало и долго трясло, пока парни не уговорили «похмелиться». Он выкурил еще одну «дозу» и после этого не отставал от остальных. Иногда в их компании появлялись взрослые, которые, как он вскоре заметил, выделяют его из остальных. Помело и Майкл подчеркнуто уважительно обращались к нему только по имени и никогда не называли Поповичем. Часто его угощали бесплатно, добродушно посмеиваясь и приговаривая: «Такой важняк, как ты, всегда в почете. Рассчитаешься как-нибудь». Ему льстила показная избранность, он все чаще оставался в компаниях на ночь. А потом появилась Настя… Ради нее Юра готов был на все. Впрочем, в любви Насти к нему Юра часто сомневался. Иногда ему казалось, что она подсмеивается над ним, над его наивностью, над религиозностью, один раз в сердцах даже «мамкиным сынком» и «сосунком» назвала, но отлепиться от нее Юра не мог и даже, случалось, просил взрослых благодетелей давать ей порошок бесплатно, зачитывая долг ему. Как он будет рассчитываться, Юра не задумывался. Во-первых, ему казалось, что не так уж много он и задолжал, а во-вторых, был уверен, что родители всегда дадут нужную сумму, если он «нажмет» на них. Настя первая в их компании «села на иглу» и говорила, что «кайф» получает такой, какого они от «травы» никогда не получат. Юра боялся за нее, но надеялся, что все образуется само собой. Он мучился от страха за нее и за себя, терзался ревностью. Особенно врезался ему в память случай, когда он увидел, что Настя целуется с Длинным. Он тогда подбежал, схватил ее за руку, закричал что-то обидное, унизительное. Но Циркачка вырвала руку, усмехнулась и сказала:

— Мальчик, кто вы? Я вас не знаю!

И снова обняла Длинного. Юра бросился на Длинного с кулаками, получил мощный удар в лицо и очнулся на кушетке. Вся компания уже «кайфовала». Он ушел, целую неделю не выходил из дома. Сказался больным. Потом как-то на улице по пути из школы его встретил Майкл, радостно приветствовал, спросил, почему не появляется, и, предупреждая ответ, сказал, что Длинный, мол, свое получил, а Циркачка только и ждет его одного, Юру — Поповича.

Юра поверил, пришел к Насте, и все вроде пошло по-прежнему. Но через пару недель Майкл спросил, когда он думает рассчитываться. Оказывается, задолжал он за все это время в рублях лимон двести тысяч, а в зеленых всего-навсего три сотни. Юра поначалу испугался, потом подумал и решился: принес из храма, где служил отец, икону, пожертвованную кем-то из прихожан. Но Майкл посмеялся, сказал: «Это, конечно, хорошо, но на долг не тянет». Потом дал ему дозу порошка и как бы мельком заметил: «Ты, Юрок, весь долг отдашь легко. Тебе надо с двумя моими хорошими корешами ночью попасть в церковь и показать им, что там есть ценного. И весь долг списан». Юра, хотя и под кайфом был, испугался, но когда к нему подсела Настя и, обняв, зашептала что-то нежное, решил, что и впрямь нет ничего страшного, если из церкви исчезнут две-три иконы. «Это ведь ради нас с Настей. Рассчитаюсь, и уйдем от них вместе». Тем более что Майкл, будто угадав его мысли, сказал: «Убытка от этого никакого не будет отцу твоему. Церковь все возместит. А ты будешь вольной птицей. Такому правильному парню с этой компанией не по пути. Вот сделаешь дело, и уходи от них. И Настасью забирай».