Михаил Черненок - Посмертная месть

— Потому, что у угонщиков не было лопаты, — быстро сказал Слава.

— Любопытно, но верится с трудом. По твоей опрометчивой версии выходит, будто Люлькин ездил без привычного каждому порядочному шоферу инструмента?

— Представь себе, без… И топора в багажнике «жигулей» не было.

— Зарывать могилку топором не так ловко, как лопатой.

— Не зарывать, Боря. Если бы имелся топор, угонщики срубили бы парочку-тройку вон тех березок, — Голубев показал на подлесок, — и шутя объехали бы буреломину. А без топорика им, наверное, полсуток пришлось здесь по грязи елозить, чтобы развернуться. При буксовке уйму бензина спалили.

Стоявший рядом белоголовый, как одуванчик, понятой вдруг смущенно заговорил:

— Извините, ребятки. Возможно, не в свое дело влезаю, но относительно упомянутого вами топора могу сообщить совсем недавнюю историю… — «одуванчик» глянул на рослого Бирюкова: — Как, товарищ прокурор, являясь понятым, имею ли я право высказать собственную точку зрения по топорному вопросу?

— Пожалуйста, высказывайте, — ответил Бирюков.

— Спасибо за разрешение, — понятой живо показал на поваленную березу. — Не далее как в полукилометре от этого препятствия находится пасека бывшего раздоленского кузнеца Ефима Иваныча Одинеки. Чтобы вам было понятно, это мой свояк. Точнее сказать, жены наши — родные сестры. Родня близкая. Не то, что седьмая вода на киселе. В прошлом году Ефим Иваныч оформился на пенсию и теперь постоянно проживает возле ульев, где построил хороший зимовник. Мужик он общительный. Часто меня приглашает в гости. Последний раз я гостил у него на прошлой неделе в среду. Пока утром шел туда, краем леса вдоль дороги набрал корзинку груздей.

— Какой дорогой шли? — спросил Бирюков.

— А тут одна дорога. Вот эта самая, где мы находимся.

— Никого в пути не видели?

— Нет, ни души. Утро было ясное. Птички пели. Собирая грузди, малость мимо пасеки не прошел. Спохватился, когда зимовник увидел. Ефим Иваныч обрадовался. Мигом обед сгоношил, а для аппетита выставил из погреба на стол запотевший жбан медовухи. И так мы со свояком увлеклись разговором, что не приметили, как вечером дождик ливанул. Чтоб не опрокинуть в темноте стаканы, Ефим Иваныч зажег фонарь. Аккурат в это время заявились на пасеку два промокших до нитки парня. Физической комплекцией вроде разные, а одеждой одинаковые, словно инкубаторные цыплята. И штаны, и черные рубахи точь-в-точь похожие.

— Дак, может, их не двое, а всего один был? — с мрачной подковыркой изрек морщинистый понятой.

«Одуванчик» живо повернулся к нему:

— Как всего один?

— А так, Миха, что от медовухи у тебя в глазах задвоило.

— Ничего подобного! Это ты, Васеня привык употреблять напитки, от которых один глаз — на Кавказ, а другой — на Север. Медовуха же главным образом по ногам бьет. Иногда прытко вскочишь из-за стола, а ноги в коленках — фиг!.. Подкашиваются, язва их подери, будто ватные.

— Что привело тех парней на пасеку? — возвращая рассказчика к прежней теме, спросил Бирюков.

— Именно топор им требовался. Дескать, забуксовали на проселке. Надо бы лесину срубить, чтобы под колеса сунуть, а топора нету. Ефим Иваныч по-хозяйски ответил, мол, у него лишних топоров не имеется для раздачи каждому встречному. Один из парней, худощавый и к тому же заметно выпивший, взъерепенился. Дескать, не дашь топор по-хорошему, заберем силой. Такой ультиматум задел Ефима Иваныча за живое. Он хотя и пенсионер, но закалку имеет кузнечную и кулаки пудовые. Поднялся мой свояк во весь могучий рост и сурово предупредил задиру: «Насчет силы помолчи! Могу так врезать по макушке, что у тебя на заднице штаны лопнут». Паренек сунул руку в карман. Вроде бы ножик или пистолет хотел оттуда выхватить. А другой парень, который здоровее, сгреб дружка в охапку и вынес из зимовника. Куда парни после этого подевались, не знаю.

— Долго вы гостили на пасеке?

— Двое суток. В пятницу утром отправился от свояка домой в Таежный.

— Этой же дорогой шли?

— Конечно. Когда вот сюда дотопал, сразу догадался, где искавшие топор забуксовали. Постоял, поглядел на оставленные ими следы и сделал вывод, что парни либо напились в стельку, либо, скорее всего, в шоферском деле ни бельмеса не кумекают. Я до пенсии сорок лет шоферил и вполне авторитетно утверждаю: развернуться здесь на легковушке — пустяковое дело в любую погоду. Надо только плавно реверсировать. А они, дурни, газовали напропалую. При таком форсаже можно и на сухом асфальте буксануть, — «одуванчик» глянул на молчаливо слушавшего шофера милицейского УАЗа. — Молодой человек, какое ваше мнение на сей счет?

— Такое же, — сказал шофер.

— Лично вы развернетесь здесь на УАЗе без мурцовки?

— Запросто.

— Чувствуется, профессионал! А те парнюги, могу биться об любой заклад, ни черта не смыслят в вопросах управления автомобилем.

— После пасеки они нигде не попадались вам на глаза? — спросил Бирюков.

— Нет, в последние дни я из Таежного никуда не гастролировал. Это жинка окрестила меня «гастролером» за то, что двое суток прогостил у свояка.

— А этого мужчину, ради которого мы сюда приехали, раньше не встречали?

— Вроде бы встречал… — понятой вопросительно посмотрел на Бормотова. — Коля, кажется, ему я помогал советами, когда он менял шаровую опору у «жигулей». Помнишь, с месяц назад это было в твоем дворе? Или ошибаюсь?

— Нет, Михаил Матвеевич, не ошибаешься, — ответил Бормотов.

— Значит, память меня не подводит! Но как мужик сюда попал и почему мертвый, объяснить не могу.

— Когда шли с пасеки домой, его не было под березой? — вновь спросил Бирюков.

— Может, и был. Я не совался под березовые коренья. Честно сказать, шагал от Ефима Иваныча навеселе. Грибов не искал, по сторонам головой не крутил. Вот лишь на месте буксовки из шоферского интереса тормознулся.

— Кроме топора парни еще чем-нибудь интересовались на пасеке?

— Конечно, выпивка наверняка их интересовала, однако завести об этом разговор они не успели.

— Имею в виду другое: не спрашивали, где можно проехать в Новосибирск, в Кузнецк или еще куда-либо?

— В отношении дорог вопросов не было. Лопату, о которой товарищ доктор упоминал, тоже не просили. Только топор интересовал парней.

— Михаил Матвеич, — вклинился в разговор Слава Голубев, — задиристый паренек щербатым был?

Понятой неопределенно пожал плечами:

— В зубы ему я не заглядывал. При свете фонаря не все подробности видны. Но то, что паренек был пьяным, это факт неоспоримый.

— А в кармане у него действительно какое-то оружие имелось?

— Утверждать не могу. Возможно, на испуг хотел взять, однако замашка была такая, будто всерьез намеревался пырнуть Ефима Иваныча.