Александр Казак - Девочки-шпионы, или Великая Китайская стена

— Спасибо, товарищ генерал.

— До свидания, коллега. И не ищите связи с нами до тех пор пока мы сами не найдем Вас. В наших общих интересах не афишировать наше знакомство. К возможностям нашей организации я Вам также не советовал бы прибегать без экстренной необходимости. И знайте, что если Вы вдруг обратитесь к нам или нашим коллегам за помощью, мы сочтем, что Ваш проект на грани провала. И примем соответствующие ситуации меры.

— Я не сомневаюсь в этом, товарищ генерал.

Стрелок вышел от генерала, едва сдерживая злость, накопившуюся давно, но закипевшую в нем в самом конце разговора с генералом:

— Вот, суки! Знаем мы ваши « соответствующие ситуации меры»! Они заранее готовы мною пожертвовать, если я не потяну свой собственный, столь впечатливший их Проект. Они даже не считают нужным это от меня скрывать! Кстати, если даже и потяну, то совсем не обязательно получу орден и славу. Могут и подвинуть в разгар дележа! Ну что ж. Поначалу ограничим контакты с ними самым полезным — обещанными номерными счетами в швейцарских и шведских банках, которым я очень скоро поменяю номера. Только вот удостоверюсь, что сумма, которую написал генерал на листочке во время нашего разговора — не блеф. А потом пусть ищут меня сами. Я постараюсь, товарищ генерал , Вас никогда больше не беспокоить.

А как вежливо стелет генерал! Явно пытается меня уверить, что моим Проектом буду заниматься только я. Как бы не так! Не могут они поставить в такой игре на одного, пусть даже очень способного и очень хорошо подготовленного человека! Не могут! Потому что эта организация, как однажды сказал мне папа на прогулке, сама себя пожирает. Мне не надо ничего объяснять. Я сам почти двадцать лет пахал на них как нелегал по всему свету и понимаю, что я — материал. Микросхема из золота! Деталь, которой обязательно подготовят замену. И не одну!

Мне скоро сорок. И последние десять лет я готовил этот свой Проект. А не два года, которые якобы потребовались мне на написание моей диссертации. Вернувшись в Сибирь якобы для научной работы, я на самом деле, работал не особо упорно — ведь все по сути давно готово — зато я почти целыми днями помогал только что родившей долгожданного ребенка жене. В редкие свободные от диссертации и хлопот с малышом часы пропадал в тире, загоняя пули в десятку из любого пистолета. Чего греха таить, я пару раз даже подумал, что вполне сумел бы вогнать эти пули при случае в Вашу голову, товарищ генерал!

Ваше предложение сделано очень вовремя, товарищ генерал! У меня есть в латинской Америке великолепный косметический хирург, обреченный, как он мне сам сознался, скоро умереть от неизлечимой болезни. А пока этот врач крепок и способен работать, он сделает необходимые операции мне и моей жене, чтобы оставить своим детям столько денег, сколько он хочет. Пригодятся Ваши денежки, товарищ генерал! Мой новорожденный ребенок еще настолько мал, что его изменяющаяся с возрастом внешность не засветит нас.

А работать мои агенты будут тем не менее не на Вас, а на меня! И только на меня, товарищ генерал! Потому что я не верю ни одному Вашему слову. Я просто не могу Вам верить. И то, как вежливо и восхищенно Вы отправляли меня творить за кордоном то, за что вы будете иметь все, а я, в конце концов пулю в затылок, как опасный свидетель, заставляет меня подумать о душе. О своей душе, выросшей в неволе. Но, как ни странно, впитавшей огромное желание жить на свободе! На свободе — значит — не зависеть ни от каких организаций, привыкших решать судьбы мира! Этим организациям — под любым флагом — наплевать на таких винтиков в их огромных машинах, как я, мой маленький сын, моя жена — дочка иммигрантов из Чили! Я помню, как еще в школе почувствовал в ней родственную, мечущуюся на просторах Сибири, душу…Поженились-то мы много позже.

…Ну, а если они меня все-таки найдут, то… мы еще посмотрим, кто из нас вперед примет соответствующие ситуации меры. Вы еще узнаете, товарищ генерал, на что способен Стрелок!

Тридцать семь лет назад, Россия

Родители Стрелка

Стрелком я называл себя, да и то лишь мысленно, с пятнадцати лет. То есть с тех пор, когда освоил в тире под руководством отца один за другим около десятка пистолетов иностранного производства. Ясно, что только в тире весьма могущественной организации подросток мог позволить себе подобные развлечения. Тем более в Сибири. Мой папа, урожденный англичанин и бывший агент британской спецслужбы, оказался в Сибири не по собственной воле. «И радуйтесь, что не в тюрьме оказались!» — сказал отцу русский человек, который доставил его в большой сибирский город с Кубы, где начинающий английский агент вляпался в очень нехорошую историю, влюбившись в молоденькую кубинку, оказавшуюся лейтенантом Госбезопасности Кубы. Самое смешное, что папа женился в Сибири на этой кубинке и родил меня, Стрелка. Папа и мама долгие годы работали преподавателями в секретном учебном заведении. Они не могли даже сами себе сказать, какую же конкретно науку они преподают русским курсантам. Языки. Манеры. Традиции и специфика культуры. Кое-что еще. Но об этом «кое-что» родители никогда со мной не говорили до тех пор, пока я сам не стал курсантом этого же учебного заведения.

Сказать, что мои родители не любили свою работу — значит — ничего не сказать. Но они настолько добросовестно выполняли все свои должностные обязанности, что их русские коллеги за годы совместной работы поверили, что все англичане и все кубинцы способны так работать. А ведь родители, как я со временем понял, ненавидели все, что оставалось за дверью нашего семейного гнезда! Они приходили вечерами в нашу уютную трехкомнатную квартиру, одна из комнат которой была всегда завалена книгами и газетами со всего мира на английском и испанском языках. Музыка, пластинки и магнитофон — тоже были по большей части испанские, английские и американские. Телевизор, особенно международные новости, папа с мамой смотрели редко. Да и зачем, если по тому, кого и куда они готовили в своем учебном заведении, они могли сами достаточно точно представить сегодняшний расклад политических сил на планете? И не только сил, но и вероятный ход дальнейших событий.

Они приходили домой и общались со мной, единственным и горячо любимым сыном. На испанском и на английском. Между собой родители практически никогда не разговаривали на русском. Я с детсадовского возраста понимал, что я — не русский. И точно знал, что папу и маму ничего кроме службы не связывает с этой огромной, широкодушной, но, как я убеждался, взрослея, совершенно чуждой родителям страной! Я понимал, что хотя Россия, вернее Советский Союз, и является местом моего рождения, я вряд ли полюблю ее. Я знал, что хотя я прекрасно говорю на русском и считаюсь одним из лучших учеников в школе, я всегда буду разделять дом от всего остального , как разделяли мои родители службу и все остальное .