Лев Златкин - Место полного исчезновения: Эндекит

Последний этап, насколько было известно Дарзиньшу, был женским, баржа целиком шла к нему в колонию, или исправительно-трудовое учреждение.

Следовательно, проверяющим должна быть женщина, как понимал Дарзиньш. И ему предстояло, значит, познакомить Васильева с этой проверяющей.

„Конечно, женщине видней, подходит мужик для выполнения ответственных заданий или нет! — думал Дарзиньш. — Кого хотят видеть в Васильеве: исполнителя приговора, палача или организатора ликвидации опасных и вредных людей? Приговор всегда в таких случаях предшествует убийству, да и убийством это назвать крайне сложно, когда убитый с убийцей не только не знакомы, но и не слышали друг о друге ничего. И хотя трудно вычислить исполнителя заказа, но самого заказчика еще труднее, даже зная приблизительно, кто может быть заинтересован в убийстве“.

Игорь, уничтожая неизменные бутерброды с баночной китайской ветчиной, тоже размышлял над перипетиями жизни, сравнивая свое нынешнее положение „любимца“ „хозяина“ с положением бесправного „мужика“, которым на зоне помыкают все, кому не лень: и контролеры, и надзиратели, и уголовники.

„Правда, это до первого стихийного бунта, — он отдавал себе отчет в истинном положении вещей, — а там могут под горячую руку и шкуру содрать или кишки выпустить и на шею намотать, то, что я слышал в воспоминаниях зеков, действительно, страшно“.

Все оставшееся время до обеда Игорь рассуждал о каверзах жизни, порой такую шутку отмачивающей, что только диву даешься, как это происходит и зачем.

Первым, кого встретил Васильев, направляясь к столовой, был ошивающийся неподалеку от „крикушника“ Корчагин. Он кого-то ждал. По идее, он должен был после освобождения отправиться на работу на „швейку“, но он этого не сделал, решив, очевидно, что лучше к работе приступить после обеда, все равно норму выполнить не удастся.

— А я тебя ожидаю! — подскочил к Васильеву Корчагин, едва тот показался на крыльце административного корпуса. — Хочу поблагодарить за освобождение. Как тебе удалось убедить начальство, что я не виновен?

— Во-первых, — солидно произнёс Игорь, — благодарить тебе надо убийцу, который „замочил“ Ступу.

— Ступу „замочили“? — ахнул Корчагин. — Фраер! Говорил я ему: „Не лезь, Ступа, в „авторы“, голову снесут и не заметишь!“ Вот и вышло по-моему, а не по его желанию… Напрасно только деньги Полковнику отвалил.

— Он заплатил Полковнику деньги? — не поверил Игорь. — За титул „вора в законе“?

— За „вора в законе“ платят такие большие деньги, что у Ступы их просто никогда и не было, — честно сказал Корчагин. — Полковник продул в карты приличную сумму, а Ступа и подвернулся под руку, выручил Полковника, тот возьми и предложи ему стать авторитетом, чтобы, значит, деньги ему уже не отдавать. Извини, перебил я тебя. А что во-вторых?

Но Васильеву уже расхотелось посвящать Корчагина в дела, которые его никоим образом не касались.

— А во-вторых, — сказал он как можно более солидно, — существует тайна следствия, и посторонним совать в нее нос не следует, может так прищемить, что мало не покажется.

— Да какой же я посторонний? — изумился Корчагин. — Когда я у вас главный подозреваемый. И не найди вы убийцу, посадите меня. Я все время верчусь рядом с убийцей. Но и ты, между нами, тоже. Как ты думаешь, за что ваша „семья“ в такой немилости у убийцы?

— Думает, что мы что-то знаем про него или имеем какой-то ключик к разгадке, — пояснил Игорь. — Вот и „мочит“ одного за другим.

— Ступа по другому делу! — солидно ответил Корчагин. — А ваше дело „пахнет керосином“. Вас только двое осталось из „семьи“?

— Да не было никакой „семьи“! — возразил Игорь. — Просто посидели, распили вместе бутылочку, и все тут.

— Тогда это — Хрупкий! — решил Корчагин. — И опыт у него имеется.

— По твоему рассуждению убийцей могу быть и я! — съязвил Игорь. — Правда, опыта у меня маловато. Вернее, нет совсем.

— Опыт — дело наживное! — серьезно воспринял эту версию Корчагин. — В зоне пошел слушок, что ты потому и не можешь раскрыть, что хорошо знаешь, кто убивает.

— Убить здесь может любой! — устало возразил Игорь. — И ты напрасно думаешь, что ты совсем вне подозрений! Просто сидеть тебе в БУРе не за что. Но теперь дело пойдет. Мне обещали, что со мной будут говорить откровенно, а не отбрехиваться: „Ничего не видел, ничего не слышал, ничего никому не скажу!“ Так что, как только я возьму у всех правдивые показания, то картина сразу же станет ясной, методом исключения можно будет отбросить непричастных ко всем этим убийствам, останутся несколько подозреваемых, которых можно будет допрашивать и помещать под лупу каждую минуту.

Корчагин слушал с таким интересом, что Игорь невольно задумался:

„Не рассказываю ли я лишнее убийце? Все-таки Корчагин все еще под подозрением!“

Но „слово — не воробей, вылетит — не поймаешь!“

Да и воробья, бывает, трудно поймать. Игорь сразу вспомнил, как воспитательница читала им в раннем детстве перед сном в спальне: „Сидит на ветке птичка не слишком высоко. А до нее добраться совсем не так легко…“

„Сказка о глупости“, — вспомнил Игорь, чуть поднапрягшись. — Вот что надо помнить круглосуточно».

И четверостишия, правда, не в том порядке, застучали в его голове:

И, уже войдя в столовую, Игорь вспомнил хорошее высказывание Пьера Бомарше:

«Глупость и тщеславие — неразлучные подруги».

— Да, — вырвалось вслух у Игоря, — глуп тот, кто слишком доволен собой и жизнью.

— Это ты про себя? — понял Корчагин.

— Почему про себя? — возразил Васильев. — Это…

— Ну не про меня же! — перебил его Корчагин. — Я всегда ненавидел себя и жизнь. Единственное, что я люблю, ради чего еще живу, — это дочь. Может быть, когда я выйду, я ей понадоблюсь?

— «Стакан, лимон, выйди вон…», — сказал Игорь, вспомнив детскую считалочку. — Не надо загадывать, что будет. Кто знает? «Все течет, и все из меня…», — усмехнулся он грустно.

И они отправились каждый к своему столу.

Илья Леговатый, по кличке Легавый, старик, порешивший свою старуху и попытавшийся сжечь ее в печке, был разжалован из сторожей механического и переведен сторожем на «швейку», что сразу же отразилось на его материальном положении: что со «швейки» можно вынести, кому нужны рукавицы, которых и так навалом, а из механического перли самодельные ножи и заточки, молодняк можно было и прищучить, чтобы давали за вынос мзду, с уголовниками, конечно, опасно было связываться, прирезали бы запросто.