Василь Быков - «Подвиг», 1989 № 05 [Антология]

— Будут и официальные?

— Обязательно. И не один. В ближайший месяц мы с вами очень хорошо познакомимся. Если вы не против, начнем сегодня же… Я вам покажу свой маленький, не очень уютный кабинетик… Покажу ваши фотографии, которые Татулин сделал…

— Как Татулин? — удивилась Зина. — При чем он здесь? Он меня никогда не снимал!

— Снимал, — грустно сказал Демин. — И не один раз, и не только вас. — Он улыбнулся неожиданной рифме. — А снимал на квартире Равской — ведь там вы обычно заканчивали веселые вечера?

— Ну? — сказала Галя. — Что из этого?

— Так вот, пока вы здесь прощальные тосты произносили, на посошок рюмочки опрокидывали с новыми знакомыми, Татулин уже пленку в аппарат заряжал и в каморку прятался. Видели там в комнате маленькую каморку со слуховым окном? Через это окошко он вас и щелкал. Конечно, выбирал самые интересные моменты.

— Боже! — Лариса схватилась за лицо.

— А может, ошибка? Может, все это так… Наговоры? — какая-то затаенная надежда прозвучала в голосе Гали, чуть ли не мольба, — скажите, мол, ради бога, что все это шутка, недоразумение.

— Снимки найдены при обыске у Татулина, — бесстрастно сказал Демин. — Они сейчас подшиты в деле.

— И там… м-мы? — спросила Галя.

— Да.

— Стыд-то какой, — с трудом проговорила Лариса. — Какой стыд! А ведь нам-то, нам она всегда говорила, что давайте, мол, подружки, повеселимся, давайте, подружки, погуляем… Веселились, гуляли… Потом к ней ехали… Утром на такси давала…

— Много? — спросил Демин.

— Тридцатку.

— Многовато… Вам не кажется?

— Это ведь только говорится так — такси… А на самом деле… — Галя замолчала.

— Боже-боже! — стонала Лариса.

— Да хватит тебе! Противно! — жестко сказала Зина. — Распустила нюни! Все ты знала. Все прекрасно знала. С самого начала. Просто тешилась дурацкой надеждой, что все это вроде шуточки, невинные пьяночки, что никто никогда не назовет эти вещи своими именами. Вот и весь нехитрый расчет. Мол, стыдно, когда люди знают, а когда все в тайне, то и стыдиться нечего. Сама же говорила мне, что тридцать рублей на дороге не валяются… Говорила? Ну отвечай, говорила? Наташка в морге, а ты здесь комедию ломаешь?! А если парнишка твой узнает, ты не выбросишься в окно? Ну? Так и будешь тютю-матютю разыгрывать? Наташка мне рассказывала, как Равская ее обмишулила. — Зина повернулась к Демину. — Подсунула ей какую-то работу бросовую на две-три десятки, потом предложила эти же десятки обмыть. Наташка до того времени никогда не пила, быстро опьянела, к ним подсели какие-то итальянцы с тонкими усиками, заказали шампанского, потом поехали в эту конюшню… Наташка еще там хотела в окно сигануть, когда проснулась утром на заблеванном лежаке…

— А зачем вообще Равской понадобилась Селиванова? — спросил Демин.

— Наташка английский знала неплохо… А в этом ресторане на русском редко с кем можно договориться. И потом она была молодая, красивая, всегда кто-нибудь подсядет.

— Ас вами как было?

— Со мной еще проще. Веселье, танцы, машины по ночной Москве, опять эта вонючая конюшня… Ну что сказать — напилась я крепко… Равская ведь не пьет. У нее, видите ли, печень. Ей, видите ли, нельзя. Ей вредно. А нам полезно. Ну, не успели войти, а она мне и бросает… Чего, дескать, стоишь, иди раздевайся!

— Так и сказала?

— Так и сказала. Эти слова до сих пор во мне как заноза торчат. Как осколок. Что, говорит, тридцать рублей не хочешь заработать? А у меня, конечно, веселое настроение, все нипочем, море по колено и так далее. А потом было утро, похмелье, была неделя, когда не знала куда деться…

— Потом все повторилось?

— Повторилось, — кивнула Зина. — Даже сама не знаю как… С парнем встречалась — разругались, нового не было… Самой вот-вот тридцать, а бабе тридцать — это больше, чем мужику сорок. В общем, жизнь показалась конченой, а тут опять Прусик звонит, это мы так между собой Равскую называем, так вот, звонит и на бабью долю жалуется, давай, говорит, кутнем и всем покажем, пусть, дескать, все они знают… Ну а когда кутнули и я прихожу к ней в соседнюю комнату, она лиры пересчитывает — не обманули ли гости дорогие…

— И тридцатку на такси?

— Да, отвалила она мне тридцать целковых.

— А лиры куда девала?

— У нее же этот прихвостень… Татулин. Он и сбывал… А о снимках я знала. Лариске не говорила, Гале тоже, Наташке вообще… У меня с Прусиком быстро дело до снимков дошло. Сумасшедший случай — подружилась я с французом… в один из наших вечеров. Причем всерьез, о женитьбе разговоры вели… Он при какой-то комиссии по торговле… Но это неважно. С Прусиком я встречаться перестала. Ни к чему. И кутежи ее, и пьянки даровые, и ухажеры с лакированными ногтями — все это мне уже было ни к чему. И что вы думаете — находит меня. Издалека начинает, как обычно… Иезуитские манеры. На долю бабью жалуется, дескать, забыться хочется и… с собой кличет. Я отказываюсь. Она настаивает. Я вешаю трубку. Она приезжает. И когда все доводы кончаются, вынимает из сумочки снимочек… Видела я себя. Вы тоже, наверно, видели? Ничего, похожа. Снимок, конечно, я порвала, а она вынимает второй, точно такой же… Тогда и говорит, что давай, девка, наноси штукатурку на физиономию — поехали. А не то через день твой француз получит очень любопытную поздравительную открытку… П я пошла. Пошла. Но если мне сейчас дадут автомат, — голос Зины стал тише, глаза сузились, — а вон к той стенке поставят Прусика и скажут — хочешь стреляй, а хочешь не стреляй… Всю обойму. Вы слышите?! — Она приблизила крупное свое лицо к Демину. — Всю обойму до последнего патрона выпущу. И ни слова не скажу. Нет слов. И от нее ни слова не хочу услышать.

— Зина, почему Селиванова покончила с собой?

— До снимков дело дошло. И вся недолга. Снимочек ей Прусик показала… Или сказала, что есть такой. Девчонка и есть девчонка… Много ли ей надо… Слишком уж наряды она любила — этим и купила ее Прусик. Наверно, бывает в жизни каждой бабы, когда кажется, что наряды — это очень важно… Вот в это время и повстречала Наташка нашу мадам.

— А что за человек Равская?

— Послушайте, товарищ… Я еще могу вас так называть?

После всего, что мы вам рассказали о ней, спрашивать, что она за человек, — непрофессионально.

— Вообще-то да, — смутился Демин. — Тут вы меня подсекли. Тем более что я имел честь быть у нее дома, беседовали, кофе пили…

— Неужели угостила? — изумилась Лариса.

— Что, на нее непохоже?

— О чем вы говорите! Чтобы она хоть раз за такси заплатила, за троллейбус… Да ни в жизнь! В кафе с ней зайдешь, она же и затащит, выпьешь стакан какой-нибудь бурды с кренделем, Ирусик торопится побыстрее все в себя запихнуть — и шасть в туалет. А ты расплачивайся. Ну, раз сошло, второй раз, а потом даже интересно стало… Ведь речь идет о двадцати-тридцати копейках! И вот сидишь, смакуешь этот так называемый кофе и наблюдаешь, как она давится, обжигается, чтоб быстрее закончить…