Артемий Люгер - Быть киллером

Я, конечно, понимал, что Вадим Сергеевич мне польстил, разумеется, не без умысла, но этот разговор несколько уменьшил мои сомнения — не полностью, но хотя бы отчасти успокоил. К тому же я помнил когда-то вычитанную мудрость: Если ты не можешь жить, как тебе нравится — пусть тебе нравится, как ты живешь. Ко мне она имела самое прямое отношение хотя бы потому, что я не очень представлял себе, что это такое — жить, как мне нравится. Теперь в минуты сомнений я взял за правило повторять про себя: «Ты, Андрюша, штучный товар. Тебе ничего не угрожает». Позже я где-то вычитал, что такой способ самоуспокоения называется аутотренингом. И какое-то время он мне действительно помогал.

Несколько раз, выдумывая себе премии за самоотверженный труд, я подбрасывал родителям солидные суммы, так что они смогли купить себе избушку-развалюху в Горелове, по Варшавской железной дороге. В отце сразу проснулся никогда окончательно не засыпавший инженер — строитель, и он сразу с энтузиазмом принялся за приведение этой развалюхи в божеский вид. В матери, всю жизнь прожившей в Ленинграде, тоже проснулись гены бабушки Глаши из калужской деревни и она ретиво взялась за выращивание плодовых и овощных. И, разумеется, цветов. Время от времени я брал на работе два-три дня и ездил на «фазенду», как стали называть дачи после фильма «Рабыня Изаура». Ездил, в основном, когда отцу требовалась помощь для дела, где одной пары рук было недостаточно.

В один из таких приездов, потчуя меня любимыми моими варениками, мама сказала:

— Что-то мне подсказывает, Андрюша, что у тебя появилась постоянная девушка. Подумай, а не пора ли тебе перевести её из разряда подружек в разряд жён. Я знаю, что и девушкам этот разряд больше нравится.

— Мне тоже, — вставил своё «веское» слово отец, всегда и во всём соглашавшийся с матерью. — Кажется, тебе действительно пора подумать…

— Пора, — согласился я, прожёвывая вареник, — ещё как пора. Не пройдёт и пяти лет, как я…

Тут я закашлялся и замолк.

— Посмотри, отец, — сказала мама, — у нашего сына, кажется, прорезалось чувство юмора. Правда, несколько туповатого, но это всё же лучше, чем никакого. А своё предложение я снимаю. Не задумывайся, Андрюша, не надо. Незачем делать твою подругу несчастной.

Из Горелова я возвращался электричкой вместе с толпой усталых угрюмых людей в каких-то невообразимых брезентовых плащах и ватниках, с грязными рюкзаками за плечами и вёдрами в руках.

«Какой ужас, — думал я, — а родителям нравится. Всё! Беру отпуск, Дашку — и на Мальдивы».

В турбюро на Гороховой я купил две путёвки, взял на работе две недели, отпросил — через Вадим Сергеевича — Дашку, и через пару дней мы вылезали из самолёта в Мале, столице Мальдивских островов, к моему удивлению расположенных рядом с Цейлоном. Честно говоря, я думал, что они находятся где-то рядом с Аравийским полуостровом. Устроившись в гостинице, мы первым делом освоили громадную, на полномера, кровать, потом приняли душ и, переодевшись, — я в шорты и майку, Дашка — в шорты и узенькую тряпочку, который она называла топиком, побежали осматривать место нашего отдыха.

Вечером, когда утомлённые солнцем и морем, мы завалились в постель, Дашка вдруг прижала губы к моему уху и прошептала:

— Ты знаешь, Андрюша, я так рада, что снова тебя встретила. Ты такой хороший… Я не знаю, как бы я без тебя… Кипр, Мальдивы… Ты добрый. Я тебе не рассказывала, что мне пришлось… Мужчины не знают, как трудно девушке одной, без поддержки…

В эту секунду воспоминания, которые я хотел бы навсегда похоронить, больно кольнули меня в сердце, я зажал Дашкин рот ладонью и сказал:

— Всё! Никаких больше печальных мыслей! Мы на острове в центре Индийского океана. Мы будем весёлыми и счастливыми. Мы будем купаться и загорать. Мы будем есть устриц и фрукты.

— И будем трахаться, как кролики, — закончила Дашка фразой из недавно увиденного фильма «Основной инстинкт». — И мы тут же принялись за её осуществление.

За время работы в салоне курсы английского я забросил: днём стало не до занятий, но самой мысли не оставлял. В результате поступил на вечерние: три раза в неделю по три часа. В нашей группе было двенадцать человек, пятеро — явные евреи. Зачем им английский — было понятно, да они и не скрывали. Все собирались в Америку, у многих, если не у всех, там были родственники. Один из них, молодой весёлый парень, понравился мне сразу. Через два месяца занятий он уже ухитрялся острить по-английски, что неизменно вызывало смех у всех сокурсников. Ярко-рыжие кудри и усыпанное веснушками лицо не только не портили, но, кажется, даже усиливали его обаяние. С ним мы не то чтобы подружились, но можно сказать, стали приятелями. Иногда после занятий пили пиво в находящемся по соседству баре и пикировались, практикуясь таким образом в языке. Сеня, так он представился, тоже собирался в Америку.

— Сегодня в России нет государственного антисемитизма, — сказал он мне как-то, — но боюсь, что снова появится, уж больно сильна традиция. Эйнштейн вообще считал, что антисемитизм — тень нашего народа. А от тени — сам понимаешь…

— Значит, и в Америке он есть, — возразил я, — так стоит ли менять?…

— В Америке он, конечно, тоже есть, — согласился Сеня. И после паузы спросил:

— Ты знаешь, сколько русских слов вошло в английский язык?

— Не знаю, — признался я.

— Три, — сказал Сеня, — «спутник», «перестройка» и «погром». Такое вот русское слово.

— Ну ты вспомнил, — сказал я. — Это когда было… Сейчас другое время.

— Время всегда другое, — сказал Сеня. — Евреи в Германии тоже думали, что время другое И вылетели через трубу. В Освенциме. Я хоть по образованию и математик, но книжек по русской истории прочитал тьму. И философов русских тоже. В семнадцатом году большевики истребляли богатых и через некоторое время сами стали богатыми. Не все, конечно. Только верхушка. Сейчас их скинули. Да и то — скинули ли? Теперь новые богачи, этих побольше, всяким там ушлым дали урвать… А у народа опять шиш. Когда эти, новые, всё разворуют, русский человек опять начнёт искать виноватых. А кто всегда виноват? — Америка да евреи. Евреи тут, под боком, а Америка далеко. Вот я и хочу быть не под боком. А там…

Не очень он меня убедил, но я решил, хочет человек уехать, пусть уезжает, может, и впрямь будет ему там лучше. Я бы тоже, может быть, куда-нибудь свалил бы. Деньги есть, купил бы домик где-нибудь у моря или речки какой… Цветы возле дома. Жена, дети, всё, как у людей. Дашка любовница потрясающая, может, и женой бы была не хуже. Обслуживал я себя сам: стирал в стиральной машине, ел в ресторанах. Какова Дашка как хозяйка не знал, но — научилась бы, не больно хитрое дело. Мысли такие у меня время от времени возникали, но обычно воли я им не давал, и почти сразу прихлопывал. Какой отъезд при моей «работе»? Кто мне его позволит? И жена, дети — всё это, элементарное для всех людей, не для таких, как я. Помечтать — и то чуть-чуть — ещё ладно, а серьёзно — не о чем говорить.