Артемий Люгер - Быть киллером

— А мне на четвёртый, — отозвался он.

Когда мы вошли в кабину, он нажал на кнопку четвёртого, а я на «стоп».

— Не понял, — сказал он.

— Сейчас поймёшь, — сказал я и достал «беретту». — Вспомни девушку Люду, которой сделал аборт твой приятель Дима. — И глядя в его побелевшее лицо, выстрелил ему в лоб.

Деньги, как я уже говорил, капали, потихоньку я стал привыкать в дорогим шмоткам, время от времени — не часто, чтобы не вызывать подозрений — баловал дорогими подарками Люду, регулярно подбрасывал немалые суммы родителям — и старался не думать о будущем. Но будущее, как это часто бывает, само подумало обо мне.

Наши отношения с Лёхой потихоньку из приятельских превратились в деловые, поэтому я ему почти уже не звонил, а ждал звонка от него, звонка, означавшего новый заказ. В последний раз лицо Лёхи лучилось таким откровенным удовольствием, какого я на его лице никогда не видел.

— Ты что такой счастливый, — спросил я его, — миллион долларов на улице нашёл?

— Да ты на фотки посмотри, — сказал Лёха.

Я посмотрел и обалдел: с фотографии на меня смотрела свиная харя нашего прапорщика Нечипоренко. Даже чёрный галстук-бабочка, прилепленный чуть ниже третьего подбородка и малиновый пиджак, явно купленный не на вещевом рынке, не могли придать его облику человеческих черт.

— Заказ? — спросил я, ещё не веря своему счастью.

— Заказ, — с восторгом подтвердил Лёха. Клянусь Аллахом, Андрюха, первый раз в жизни пожалел, что не умею метко стрелять. Если бы умел, никому бы этот заказ не отдал, сам бы гада прикончил. Даже денег бы не взял — ей-богу, сам бы ещё приплатил. Как вспомню, что из-за этой падлы мы в Афгане собачатину ели, потому что он наши продукты налево сплавлял, за яйца бы суку повесил, пуля для него слишком гуманно.

— Да кто он сейчас-то? — Спросил я, — ты же сам говорил, что киллеры сантехников не отстреливают. Не могу поверить, что этот дуб может что-то соображать в бизнесе.

— А он и не соображает, — сказал Лёха. Чтобы дело начать, большого соображения не нужно, нужна наглость, да бабки, так сказать, первоначальный капитал. Наглости у него, ты помнишь, на пятерых, а бабки он из Афгана привёз — на нашей жратве да на шмотках сделанные. Не зря же он так за своё место держался, все из Афгана домой рвались, а этого танком было не сдвинуть. А вот чтобы бизнес вести реально, тут уж надо соображать. А этот козёл решил, что можно как тогда: этого обошёл, тому наобещал и не сделал — знай, клади денежки в карман. Набрал ссуд где только можно и объявил себя банкротом: нету у меня, бедного, денег, простите сироту. А сейчас такие штуки не проходят: не можешь рассчитаться кошельком, плати головой. Поначалу, конечно, попытались получить добром: и в подвале на цепи держали и утюгом гладили — хера! Настоящим героем оказался наш прапор: ни копейки не выдал. Пришлось мужикам скинуться на заказ. Короче, завидую я тебе, Андрюха.

«Сделать» прапора-бизнесмена Нечипоренко было легче лёгкого: хотя он и завёл себе охранника, в реальную опасность, по-видимому, всё-таки не верил. Как же: в Афгане несколько лет провоевал — царапины не получил, — чего здесь, в мирной обстановке, опасаться? Видать, запамятовал герой, что в Афгане на километр к тем местам, где стреляли, не приближался. Всё поближе к штабу держался да к складу.

Когда рассказывал Лёхе, как подстрелил орла — можно сказать, на лету, когда он своё пузо из личного «Форда» вытаскивал, — Лёха аж расстроился: — Одной пулей? Тут ты, Андрюха, не прав — надо было одну в живот, одну по яйцам, а вот уже третью — в репу. Ну да что базарить? — дело сделано.

Но вот уже почти два месяца, как Лёха не проявлялся. На мои звонки его мобила молчала, и я решил к нему зайти.

Позвонив в дверь и не дождавшись ответа, я потянул её на себя. Квартира оказалась открытой. В прихожей на вешалке весела Лёхина кожанка, без которой он на улице не появлялся. Значит, дома. Но почему тогда открыта дверь? Уже несколько насторожившись, я осторожно зашёл в комнату и увидел Лёху сидящим в кресле. Не знаю, что бы со мной было, если бы я не провёл два года в Афгане. Лёха был мёртв, и было видно, что его смерть была мучительной. Грубо говоря, он выглядел почти так же, как наши солдаты, попавшие в руки моджахедов. С той лишь разницей, что духи обязательно отрезали своим пленникам гениталии, а Лёха сидел одетый в брюки и голый только до пояса. Но и того, что я увидел, было достаточно, чтобы понять, какие муки ему пришлось вынести. Окно было раскрыто, запаха крови почти не чувствовалось. Судя по некоторым признакам, Лёха «отдыхал» в кресле минимум сутки. Как бы там ни было, из квартиры пора было убираться. Если я и был в этот день первым посетителем, то явно не последним.

— Прости, Лёха, — сказал я про себя, в Афгане я бы тебя не оставил, но здесь не Афган, хотя, сам видишь, и здесь идёт война не на жизнь, а на смерть. Планировал ты жить в построенном по твоему проекту доме, а поедешь «грузом 200» уж и не знаю, на какое кладбище.

Прикрыл я осторожно дверь Лёхиной квартиры и убрался из его дома, не привлекая к себе внимания. Дома помянул я Лёху полным стаканом водки и впервые за последний год задумался о будущем. С Лёхиной смертью моя связь с заказчиками обрывалась. Мне оставалось одно — ждать.

Ждать пришлось недолго.

На следующий день после визита к Лёхе в моей квартире раздался телефонный звонок.

— Андрей? — произнёс незнакомый мужской голос.

— Слушаю, — признался я.

— Меня зовут Михаил Петрович, — продолжил голос, — как бы нам с вами встретиться?

И, поскольку я промолчал, добавил:

— Это и в ваших интересах, — и запоздало добавил: — Я друг Алексея… Лёхи.

— Хорошо, сказал я, — где и когда?

— Давайте не откладывать, — сказала телефонная трубка. — Через два часа вас устроит?

— Вполне, — ответил я, — где?

— У киоска, где вы покупаете свой любимый Кэмэл. — Мне давали понять, что обо мне неплохо осведомлены.

— Значит, не надо держать в руках Плейбой, вы и без него меня узнаете, — попытался сострить я.

— А у вас неплохое чувство юмора, — хмыкнул собеседник. — Это неплохо. — И уже серьёзно добавил: конечно, я вас узнаю.

В два часа от киоска навстречу мне двинулся человек лет пятидесяти, одетый добротно, но как-то неприметно, с таким же неприметным лицом, в данный момент украшенном добродушной улыбкой.

— Андрюша, — произнёс он, взяв меня за рукав, и уверенно развернул в сторону аллейки со скамейками.

— Вот здесь мы и поговорим, — сказал он, когда мы сели и закурили.

— У Лёхи ты был, — сказал он утвердительно. — Печально. Печально, но неизбежно. Понимаешь, твой друг, говоря словами классово чуждых нам людей, крысятничал, то есть крал у своих. Тебе регулярно недодавал, да и не один этот грешок за ним водился. А в наших кругах — он сделал правой рукой неопределённый округлый жест — за это наказывают, и как ты видел, наказывают сурово. И это не за деньги, пойми: для нас главное другое — ответственность, дисциплина, и главное — доверие. Потерять доверие — это самое худшее, что может случиться с человеком. И с тобой. И со мной. Короче, с любым. В Лёхиной квартире ты повёл себя правильно, но, прости, непрофессионально — и на мой недоумённый взгляд пояснил: — Пальчики. Ты их оставил и на входной двери и на другой — в комнату. И хотя милиция у нас мышей не ловит, так рисковать всё-таки нельзя. Ну, ребята, которые тебя «вели» и туда и оттуда, за тобой прибрали, но на будущее запомни: внимательность и внимательность. И не только во время работы.