Василий Веденеев - Игра без правил

— А если боюсь? — с вызовом ответила Котенева, убирая со лба прядь волос. — Могу я просто по-бабьи бояться и никому не доверять, а? Или в нашей стране живут только герои, не ведающие страха и упрека? Тогда вы пришли действительно не по адресу. Я — простая обывательница. Кухня, хозяйство, квартира, новая модная тряпка, сытный обед и телевизор по вечерам. Иногда нашумевший роман в журнале, как развлечение перед сном. Вот и все. Дороже любых сокровищ и громко декларируемых вами гражданских принципов ставлю благополучие семьи. Не ожидали, уважаемый Иван Николаевич? Думали, все подряд только и ждут, как бы вам настучать, то есть помочь следствию? Дудки, народ пошел другой, и времена изменились.

— Но все же?

— Что «все же»? — Она непонимающе поглядела на Купцова. — Вы хотите предложить мне личную охрану, как высокопоставленному лицу? В отличие от них, нас так никто не охраняет, и обыватели заинтересованы в твердом порядке, поскольку это нас касается непосредственно. На собственной шкуре испытываем! Многие уже вечером гулять боятся выходить, приучают собак справлять нужду на унитазе.

— Будем охранять, не будем… Разве сейчас о том речь? — примирительно начал Иван. Раз она так говорит, то для этого должны быть основания. Жмет ее изнутри недавно пережитый страх, а подобные вещи Купцов давно приучился улавливать без запинки. — Видимо, лучший выход сдать нам под охрану преступников, и тогда они уже больше ничего не натворят.

— Прекрасно, — язвительно усмехнулась Лида. — Все я понимаю. Но есть маленькое обстоятельство, которого вы не учитываете: я все понимаю теоретически . Надо думать, что ничем не смогу помочь уважаемому ведомству, кроме сочувствия. Вас это устроит?

— Сочувствие? Если искреннее, то да.

— Вот и договорились, — облегченно вздохнула Котенева, что не укрылось от Купцова. — Будем считать, что вас вольно или невольно ввели в заблуждение. Никто в нашей квартире не был, никаких преступников я не видела, и потому давайте прощаться, уважаемый Иван Николаевич. Приятно было с вами познакомиться и простите, если что не так сказала. Накапливается при нашей жизни раздраженность, быт вынуждает стать невежливым и колючим.

Она положила в рот кусочек печенья и отхлебнула остывшего чая, всем своим видом показывая, что разговор закончен и гостю пора уходить восвояси, не дожидаясь руки на прощание. Однако Купцов заканчивать интересовавший его разговор вовсе не собирался и тем более не намеревался уходить ни с чем.

— Как ваша девичья фамилия? — неожиданно спросил он.

— Моя? — Лида чуть не поперхнулась. — При чем здесь моя девичья фамилия? Ну, если хотите, Манакова. И что?

— Ваш брат за что осужден?

— Виталик? — Она с нескрываемым испугом поглядела на Ивана, явно не зная, как себя вести в такой ситуации и что отвечать. Почему вдруг речь зашла о ее брате?

— Я жду, — поторопил Купцов. — Или вы не хотите говорить на эту тему? Но мы и без вас можем проверить, какой смысл скрывать?

— Виталик? — беспомощно повторила Лида. — Он ни в чем не виноват, поверьте. Молодой, глупый, его втянули…

— Во что втянули?

— Ну, в это… Торговать валютой, — неохотно ответила Котенева, опуская голову с тщательно завитыми локонами. — Мне действительно тяжело говорить об этом. И так дома… — Она раскрыла сумочку и, торопливо порывшись в ней, достала стеклянную трубочку с лекарством. Вытряхнув на ладонь маленькую таблетку, бросила ее в рот и запила чаем. — Простите, нервы.

— Я понимаю, — заверил Иван. Кажется, в глухой обороне жены Михаила Павловича наметился слабый участок? — Так что дома?

— Дома? Вам интересны наши семейные склоки? Извольте, если хотите. Чего уж теперь… Муж ругает брата, считает, что он опозорил семью, а для меня Виталик все равно родной, где бы и кем бы он ни был. Разве я могу его предать?

Она замолчала, отвернувшись к окну. В приоткрытую створку влетал легкий сквознячок, принося запахи большого города — автомобильной гари, гниения отбросов в мусорных контейнерах, раскаленных немилосердным жарким солнцем и источавших густой, забивающий обоняние аромат.

— Кто втянул вашего брата в незаконные операции с валютой?

Лида, не оборачиваясь, зябко повела лопатками, словно ей вдруг стало холодно.

— Боже мой! Да я толком ничего не знаю… А если бы знала, кто втянул, глаза ему выцарапала! Говорили на суде, что он вступил в преступный сговор с неким Зозулей, так того тоже осудили.

— Ладно, давайте начистоту, — предложил Купцов. — Ведь они у вас были, приходили под видом обыска. Так? Когда это случилось?

— За несколько дней до того, как пришли к Лушиным, — после долгой паузы, почти шепотом, ответила Лида. — Вечером… Сначала в дверь позвонил слесарь из жилищной конторы. Муж открыл, а потом снова позвонили, и дверь пошла открывать я. Мы полагали, что вернулся слесарь.

— Сколько их было?

— Трое. Один в форме милиционера, лысоватый такой, обходительный.

— В каком звании? — уточнил Иван.

— Я не разбираюсь в ваших звездочках, — закрыв лицо ладонями, глухо ответила Лида, — и до того ли нам было? У мужа начался сердечный приступ, не знала, куда кинуться, за чем смотреть. И все так неожиданно.

— А двое других?

— В штатском. Молодые, прилично одетые, чистенькие, от одного даже французским одеколоном пахло.

— Много взяли? — Купцов все еще не мог поверить, что ему наконец удалось выйти на след неуловимых драконов, разговорить Лиду, заставить ее довериться.

— Искали что-то, рылись в вещах. Сначала предлагали сдать добровольно ценности, а потом забрали деньги, облигации, кое-что из моих украшений и ушли. У меня до сих пор все дрожит внутри, как только вспомню, а уж стоит подумать о том, как поступили с Лушиными, так вообще сердце обрывается. Получается, нас еще Бог миловал?

— Можете описать внешность преступников? — делая торопливые пометки в блокноте, бросал вопрос за вопросом Иван. — Как они выглядели, во что одеты, как называли друг друга, нет ли у них татуировок, особых примет? Ну, к примеру, может быть, ухо повреждено или приметная родинка на лице, шрам, зубов не хватает?

— Описать я, конечно, попробую. — Котенева немного успокоилась, и голос ее стал звучать ровнее. — Хотя трудно, но было время их разглядеть, пока они у нас все обшаривали. Про лысоватого я уже говорила, а молодые ничем таким не отличались. Один постарше, лет тридцати, а второй моложе, не больше двадцати двух — двадцати трех лет, рослые, подтянутые, вином от них не пахло. Да, друг друга они никак не называли, умудрялись обходиться без этого. Или я просто не обратила тогда внимания?

— Номера облигаций не помните?

— Зачем запоминать? — горько усмехнулась Лида. — Они у нас все переписаны.