Алексей Иванников - Хорёк

Снизу вверх спокойным взглядом встречал я атаку очередного провинившегося передо мной – уже одним фактом своей нормальности! – здоровяка, уходя почти всегда от ответственности за мелкие шалости и проделки. Хотя один раз – я запомнил это чётко – мне не повезло, и я оказался серьёзно наказан. За что? Можно сказать, за мороженное. Точнее говоря: за то, что в те давние времена мороженное сопровождало и оказывалось рядом. Вы ведь видели, как раньше летом его продавали: пачки и брикеты держали в больших металлических тележках, а чтобы оно не растаяло, туда клали сухой лёд.

Что это такое? Кажется, сжиженный азот или ещё какой-то газ: не помню точно. Так вот однажды летом, когда я с одноклассниками шёл куда-то по улице, по традиции я купил мороженное. И надо же было такому случиться, что к пачке прилип кусочек сухого льда.

Я, разумеется, слышал о жгучести вещества, однако это знали далеко на все. И я просто решил поставить эксперимент над одной одноклассницей, не слишком жаловавшей меня. Можно даже сказать, издевавшейся и третировавшей. Подкараулив момент, я опустил найденный кусочек ей за шиворот: она была не самая высокая девица, и когда она зачем-то наклонилась, моя шустрая лапка оказалась тут как тут и сделала своё дело.

Однако недостаточно быстро смогла она вернуться обратно – на исходную позицию – что и подвело меня: девица резко вскрикнула и забила рукой по спине, где, тая и испаряясь и причиняя, сползал вниз мой неожиданный подарок.

Кажется, она обращалась к врачу, и, хоть никакого особого вреда сухой лёд девице – кажется, Лене – не причинил, но моя явная причастность к ситуации не могла не остаться незамеченной. Хоть я и отбрыкивался из последних сил и признавал за собой лишь мелкое хулиганство – в виде мелкой обычной льдышки, сунутой за шиворот – однако скандал добрался до школы и учителей. Воспитательная беседа должна была поставить меня на место: и после устроенной небольшой выволочки по итогам четверти у меня впервые в графе поведения вместо обычных «хор» и «прим» красовался «уд». Хотя так они всего лишь разозлили меня, заставив отказаться от некоторых взятых на себя обязательств.

Главное же было – не покушаться на школу и всех причастных к ней. Я ведь, разумеется, не собирался прекращать те эксперименты, что нежданно-негаданно начались у меня в детском саду. Свистнуть то, что плохо лежит и при этом не попасться: здесь проявлялась определённая доблесть, основанная на блестящих изначально способностях и растущем постепенно мастерстве. Руки требовали постоянной тренировки, так же как и голова: любое действие необходимо было тщательно готовить, чтобы оно не привело к фатальному исходу, и мне не пришлось бы проститься с надеждами на дальнейшую карьеру и успешную жизнь.

Я ведь совершенно не собирался отказываться от обычной стандартной карьеры, на которую мог рассчитывать, учитывая успехи в учёбе. Да, я не говорил? Я ведь очень неплохо учился, особенно первые годы. Причём мне было всё равно, чем именно я занимаюсь: в равной степени у меня удачно шли и математика, и русский язык, и география, и нелюбимая многими химия. Кто-то из учителей делил оболтусов на гуманитариев и естественников: у кого-то действительно лучше получалось считать и выписывать формулы, в отличие от других, имевших крепкую память и хорошо подвешенный язык. Им оказывались ближе история и языки: свой собственный и немецкий, преподносимый так глубоко и основательно, что его останки у меня теперь уже ничем не вытравишь.

Домой мы шли «нах хаузе», там мы «эссали» и «тринкали», а потом – после всех дел – «шлафали». Вы не поняли? Наверно, и не всякий немец понял бы то, что я сейчас сказал, бурую смесь немецкого с нижегородским, так сказать. Нам же преподавали это три, и в самом конце школы – четыре раза в неделю, так что даже тот, кто не хотел напрягаться, вынужденно вполне прилично осваивал язык. Того словарного запаса, что в нас впихивали, разумеется, оказывалось слишком много для обычных средних людей, и богатство выветрилось и улетучилось со временем, но основа до сих пор. Я, наверно, до сих пор мог бы объясниться с немцем и понял бы его, несмотря на полное отсутствие практики. Кстати, во время учёбы мы практикой занимались: точнее, учителя склоняли нас к поддержанию контактов с нашими сверстниками из берлинской школы, имевшей налаженные давно связи. То есть в Берлине имелась русская спецшкола, которую явно по приказу свыше случили с моей спецшколой, и однажды мне домой пришло пухлое письмо, обклеенное немецкими марками. Далёкий немецкий сверстник – то ли Курт, то ли Вернер, не помню точно – на корявом русском описывал свою жизнь и учёбу и предлагал стать бриффройндем. Что это такое? Друг по переписке: ничего особого не означающий статус, просто мы могли писать друг другу письма, тренируясь в языке и заодно в поддержании международных, так сказать, связей. Мир, дружба, фройндшафт: неужели не слышали? Они ведь тоже играли в пионеров: только у нас это выражалось в красных галстуках, у них же галстуки были синего цвета, так же как и пилотки.

Вот это я особенно запомнил: среди присланных однажды в нашу школу предметов имелись синие галстуки и плотные синие пилотки, одна из которых в конце концов оказалась у меня. Очень уж она мне понравилась и запомнилась, так что я даже хотел спереть её у одноклассника, счастливого владельца. Дело однако удалось решить мирным способом: присланные из ГДР предметы распределялись между всеми, и мне тоже достались какие-то значки, которые я в конце концов и выменял на пилотку. Я помню, как любил щеголять в ней: вряд ли кто-то понял бы меня, если бы я делал это на людях, и тем более во дворе и его ближайших окрестностях, набитых начинающими и продолжающими гопниками. Я мог со спокойной душой делать это дома и ещё в школе – где надо мной не стали бы издеваться. Школа, надо признать, вообще оказалась гуманным местом. Я хочу сказать: что если бы попал в другую школу, то наверняка пережил бы гораздо больше трудностей. Там же дело ограничивалось минимумом: присвоением пусть обидных, но не смертельных кличек, редкими конфликтами на личной почве и различными сложностями в учёбе. Кличка? Та же самая, что я называл вам: Хорёк. Помню, как-то смотрели мы с Сергеем фильм у него дома, где среди главных героев числился маленький и шустрый зверёк. Он мне так понравился и запомнился, что ещё какое-то время я говорил о нём в школе, пока всем не надоел: и в отместку меня назвали Хорьком, чтобы обидеть и унизить.

Однако здесь они просчитались: когда один из главных недругов в классе назвал меня впервые так, я представил себя на месте того реального пушистого зверька, преодолевающего сложности и препятствия. Он не давал никому спуску и в конце концов достигал поставленной цели, к которой стремился целую жизнь. Только мои цели были значительно выше и серьёзнее.