Александр Берг - Надежда-прим

Когда рано утром, в день первого заезда, директор «Родничка» вышел на крыльцо своего служебного домика, погода обещала быть райской. В небе сквозь безукоризненную синеву трогательно бледнела похожая на тончайшую лимонную дольку луна. Но солнце уже слепило вовсю. С невидимого отсюда Кисегача изредка долетали бестыдные крики чаек. А воздух пах распареным березовым веником, подогретой сосновой смолой и еще черт знает чем страшно возбуждающим!

Мокров попробовал встать на цыпочки и вытянуть руки вверх, чтобы поймать утренние космические потоки. Руки и ноги сразу же затекли от напряжения и стали угрожающе дрожать. Это что-то смутно напоминало, и директор базы решил, что космические потоки уже пронзили его тело и, как молния, ушли глубоко в землю.

Дальше по Иванову нужно было обратиться к небу с какими-то неземными словами и вылить себе на голову ведро ледяной воды. Но поутру в голове было пусто, а с ледяной водой товарищ Мокров покончил раз и навсегда. Поэтому, приняв исходное положение, он зачем-то поплевал на ладони, и немного подумав, вытер их о шершавую лысину.

Совершив эти процедуры Мокров тревожно посмотрел на часы. До прибытия поезда с первыми гостями оставалось часа два. Потом регистрация, расселение, обед… Все строго по плану, утвержденному в парткоме и профкоме. Никакой отсебятины. Как в режимном отделе. Как на атомной электростанции. Как… при этом Мокров выпрямился и подозрительно посмотрел по сторонам… как в Министерстве среднего машиностроения!

Трудящихся нужно обустроить быстро и, по возможности, без проблем. А с пролетариатом без проблем получалось редко. Потому что путевки в профкоме они брали, не глядя, а качать права, как правило, начинали на месте.

Мокров этого категорически не любил. Когда тебе что-то дают даром, бери и беги! Как можно дальше от того места, где дают. Правда, и у него не всегда это получалось.

Недавно срочно вызвали в партком. Думал, за нагоняем. Оказалось за внеочередной премией. Но когда бессменная секретарша Нелли Алексеевна подсунула ему под руку длинный список с фамилиями и какими-то несусветными суммами напротив, он поначалу расстерялся и сдуру спросил:

— Это — че!

— Это — премия, — голосом самого секретаря парткома сухо подсказала ему Нелли Алексеевна. — Распишитесь в получении.

— Премия? — почему-то искренне удивился он. — А за че?

— Как это — за че? — Нелли Алексеевна не менее удивленно возрилась на Мокрова. — Там, — она строго указала на дверь кабинета шефа, — знают, за че! Но если считаете, что лично вам не за что…

— Нет-нет, — поспешно заверил ее Мокров, — я так не считаю! Что вы!

Схватил ручку и от волнения расписался так крупно, что сразу — аж за три фамилии. И только когда расписывался, заметил, что сумма его премии совсем пустяковая, а по сравнению с другими — просто смешная. И что самое обидное, против фамилии Нелли Алексеевны — сумма раза в два больше!

Он уже открыл было рот, чтобы спросить, «почему?», но Нелли Алексеевна опередила его:

— Это — за внедрение новой техники! — торжественным полушопотом сообщила она, как будто посвящая Мокрова в величайшую тайну, после чего его осталось только расстрелять. — Всем, кто заслужил. Согласно вкладу, разумеется!

И тут же, нахмурившись, деловито добавила:

— Но если считаете, что не заслужили…

— Что вы, что вы! — пятясь к двери задом, испуганно промямлил директор «Родничка». — Наверное, заслужил… раз дали. Может это… за сауну?

— За сссауну!? — презрительно усмехнулась секретарша парткома. — А всем остальным — за новый станок 1К62Д! Панятно?!

Трудящиеся прикатили согласно расписанию. Все обошлось без особых приключений: немного потоптали газоны и клумбы, некоторые экстремалы отчаянно старались проникнуть в свой номер через балконы, другие до одури затискали прибившуюся к базе бесхозную лошаденку, многие забыли дома паспорта и на регистрации вели себя, как ночью в вытрезвителе, кое-кто пытался протащить с собой в номер необозначенных в путевках родственников и подруг.

Был и детский визг на лужайке, и, как мрачно шутил Мокров, стоны и вопли умирающих мертвецов.

Примерно треть прибывших была уже изрядно разогрета и требовала вместо регистрации сразу же устроить праздничный обед, так как из-за спешки подумать о приличной закуске было некогда.

С высоты своего крыльца товарищ Мокров глядел на все это запланированное безобразие, как Христос на разгулявшееся человеческое стадо, то есть с земным состраданием и неземным презрением.

Слава Богу, на этот раз, кажется, все обошлось без мордобоя и смертоубийства, без соляных, медных и винных бунтов. И даже без октябрьского переворота. В отличие от заводских чиновников, относившихся к подобным мероприятиям весьма легкомысленно, товарищ Мокров хорошо знал, что в смутное время в России и день заезда-отъезда — прекрасный повод для народных катаклизмов.

И чтобы этого избежать, стихию нужно раздробить, развести в разные стороны, словом, попросту упразднить: ветер отделить от волн, волны от подводных вулканов, а вулканы от неистового нутряного огня в центре Земли.

Короче, как только людишки будут растолканы по своим номерам, их сумки заброшены под кровати, дети отделены от родителей, а родители друг от друга — стихия иссякнет сама собой.

Но один пролетарий его все же достал. Собственно, был он даже не совсем пролетарий, а, скорее, инженер из отдела научной организации труда и зарплаты, с косматой, как у Маркса, бородой и в круглых «еврейских» очках. Этот тип вообще приехал сюда с огромным курчавым ризеншнауцером, причем, безо всякого поводка и ошейника.

— Собака ручная, — раздраженно басил он, — не травленая.

И в десятый раз, огладив свою бесподобную бороду мясистой рукой, угрюмо уточнял:

— Очень любит детей.

— На обед? — хотел спросить его Мокров, но раздумал.

Чтобы не связываться со столь важным в любое время отделом, он предложил бородатому идиоту место в лесном домике, правда, без права выгула животного на территории базы и пляжа. Но тот сходу потребовал поселить его в центральном корпусе согласно выданной путевке.

— А пес? — недоуменно в десятый раз интересовался Мокров. — Пса-то куда?

— А пес со мной, — невозмутимо отвечал инженер, — на место жены.

— А жену — куда?

— А жена осталась дома. У нее проблемы. Вы меня понимаете?

У Мокрова позеленело в глазах. Он вдавил пальцы в виски, гадливо оглядел собачника и зловеще спросил:

— А собаки долго живут?

— Да нет, — пытаясь поймать подвох, прищурился инженер, — не очень. Смотря по хозяевам.

— Понятно, — кивнул головой директор «Родничка». — Как говорится, они жили… недолго и умерли в один день.