Николай Леонов - При невыясненных обстоятельствах (Сборник)

Атмосфера изменилась, казалось, пропало напряжение, это было странно. Лева удивился. Они сейчас были похожи на недавно познакомившихся людей, которые выпили, расслабились, один другому жалуется на жизнь, а третий пьяно уединился и даже не слушает. Толик не ерзал, не зыркал любопытными глазами, казался вялым, ни о чем не думающим. (Лева хоть и держал себя в узде, но Толика Бабенко из поля своего внимания не выключил.)

— Не оправдываюсь. Сам себя не понимаю и оправдать не могу. Я поднялся, оставил все как есть и уехал на работу. В тот момент, помню точно, хотел лишь одного — чтобы вызывал милицию, отвечал на вопросы кто-то другой, только не я. Эгоизм.

— Ни оправдывать, ни осуждать в мои обязанности не входит, — сказал Лева. — Следователь вас официально допросит, а пока напишите объяснение.

— Понимаю. На чье имя?

— Ни на чье, — ответил Лева. — Я, Качалин Игорь Петрович, могу сообщить следующее — и все по порядку. Постарайтесь как можно точнее указывать время.

Качалин не успел написать объяснение — приехала машина за телом. Усталые, равнодушные мужчины в белых халатах прошли с провисшими носилками. Врач взглянул вопросительно, Гуров жестом его отпустил, а недовольно бурчащего эксперта оставил. И лифт уехал, и уже открыли балконную дверь в гостиной, и потянуло ветерком, и все вздохнули облегченно, когда Качалин подбежал к Леве:

— Я провожу? Можно, я провожу? Я только туда и сейчас же обратно? — быстро заговорил он.

— Можно. — Лева кивнул, хотя отлично знал: следователь его не похвалит.

Вернувшись на кухню, занял свое, уже привычное место:

— Рассказывайте.

— Что рассказывать? — Запрограммированный протест оказался сильнее рассудка — Толик взъерошился.

— Все по порядку. — Лева знал: Бабенко уже сдался, борьбу начинать не придется, надо лишь подождать. — Как приехали и далее… Сделайте над собой усилие, постарайтесь меньше врать.

— Я не собираюсь врать…

— Уже врете, — прервал Лева. — Придумали эдакий салат из правды и лжи. Ведь придумали? Хоть в этом признайтесь, придумали?

— Придумал. — Толик опустил голову, покаянно вздохнул.

«Слишком быстро признался, — отметил Лева, — теперь перестраивает порядки, лгать будет обязательно, я же должен слушать».

— Давайте, я вам верю, — обреченно произнес Лева.

— Я приезжал сюда сегодня. — Толик гордо выпрямился, словно готовился совершить подвиг. — Я прибыл ровно в тринадцать часов.

— Спасибо, я знаю. — О себе Лева добавил мысленно несколько нелестных слов. Язвительная реплика была совершенно ни к чему.

— Ничего вы не знаете! Не изображайте Мегрэ!

Существовала запись погибшей, в соседней комнате ждала своего часа Вера, с нахалом можно расправиться довольно быстро.

— Вы ничего не знаете, я вам сам заявляю! — Толик перевел дух. — Мадам была теплая, но уже… Если родной муженек дал деру, то мне — простительно. Мне это надо? У меня с мадам дела… — Видимо, Толик прикусил язык больно, потому что неожиданно вскрикнул: — Постельных дел у нас не было!

Лева смотрел на него с интересом и не мог понять, как Качалина, судя по всему женщина умная и властная, поддерживала деловые контакты с подобным парнем.

— Я испугался! Вам хорошо, у вас каждый день трупы, вы привыкли.

— Хотите честно? — Лева доверительно взял Бабенко за руку: — Надоело.

— Каждый день надоест.

— Слушать вас надоело.

Опять сорвался, что сегодня с ним? Лева постарался взглянуть на Толика Бабенко доброжелательно. В конце концов, кто этот человек? Какие-то торговые дела, вечно нервничает, неожиданно обнаруживает свою хозяйку мертвой. При его положении, с его точки зрения, даже естественно не поднимать шума, не вызывать милицию и не привлекать к своей особе внимание. Есть одна серьезная неувязочка, но она может разрешиться самым естественным образом. (И надо было Гурову заняться этой неувязочкой немедленно, а он отложил.)

— Извините, Анатолий, я устал. — Лева похлопал Толика по руке. — Вы приехали такой беспечный и веселый, я был уверен: вы ничего не знаете. Оказывается, вы здесь сегодня были и видели труп. Зачем же вы вернулись? Непонятно.

— Чего же непонятного? — удивился Толик, хмыкнул, закончил без энтузиазма, неуверенно: — Интересно.

Лева не считал Толика Бабенко серьезным претендентом на роль главного героя, разговаривал с ним вяло, после ухода Качалина внимание и волю несколько расслабил.

— Что вам интересно? — спросил Лева по инерции. Ему показалось, что он спит, слышит тревожный звонок будильника, не может вырваться из тяжелого вязкого сна, наконец пересилил себя, ударил ладонью по столу и крикнул: — Что интересно? Что?

От неожиданности Бабенко подпрыгнул, захлопал глазами, обиженно забормотал:

— У кого кнут, тот и кучер…

— Извините, — Лева поднялся, — я сейчас вернусь.

Он зашел в ванную, пустил воду, сунул голову под тепловатую струйку, вытерся шершавым, терпко пахнущим полотенцем, начал причесываться.

«Спокойно, Гуров, спокойно, все еще можно поправить, ты совершал и бо?льшие глупости, — успокаивал себя Лева. — Почему ты подсознательно исключил Бабенко из числа подозреваемых? Он не умен? Так ведь и девушка не блещет, однако ты шел за ней до конца. А почему все глупости с инсценировкой не мог совершить Бабенко?»

В староарбатском доме, набитом клопами и измученном пьянством, где родился в пятидесятом году Толик Бабенко, любили поговаривать о судьбе и счастье. У него, Толика Бабенко, с судьбой было все в порядке: мать работает; отец — нормальный мужик, пьет по субботам; бабка самостоятельная, и пенсию имеет, и работает; сестра — девка обыкновенная, время придет — замуж выйдет.

Квартира, в которой Бабенко занимали комнату, была большая, некогда барская. Длинный коридор, по правую руку анфилада огромных комнат — потолки чуть ли не пять метров, — когда-то между собой соединявшихся. Позже двери забили, но эхо из анфилады выселить забыли, оно так и гуляло сквозь пять комнат-залов, от входной двери и до ванной. Люди между собой переговаривались; кто чихнет, то с обеих сторон, а то и через комнаты, желают здоровья. По левую руку от входа — комнаты поскромнее, потолки метра три с небольшим, между собой никогда дверей не имели и звуками не обменивались. На этой стороне и жили Бабенко.

О счастье и несчастье, метрах, водке и рублях Толик узнавал на кухне, которая находилась в конце коридора. Здесь стояли две плиты, по четыре конфорки, и десять столов, по числу комнат. Если все хотели чай пить, то восьми конфорок не хватало, и мирная жизнь в квартире нарушалась. Что комнат в его квартире десять, Толик знал твердо, а вот сколько человек живет, этого он не знал. Народ мигрировал — люди умирали, рождались, женились, уходили в армию, попадали в тюрьму, уследить за всеми было трудно. Костяк квартиры состоял из старух, которые в свободное от сна время пребывали на кухне, где вели серьезные, обстоятельные разговоры о жизни, людях, времени и о себе. Здесь Толик провел свои дошкольные годы, приобрел изрядный жизненный опыт и первого сентября отправился с бабушкой в школу спокойный. Накануне старейшина квартиры баба Вера погладила его русую челку и авторитетно произнесла: