Александр Шульга - Смерть всегда рядом

Моей матери, графине Надежде Войновой-Темеревой,

посвящаю этот незамысловатый рассказ.

Писал его без всяких притязаний, пытаясь сохранить в памяти ускользающий образ.

С бесконечной тоской.

Ал. Войнов.

Моя не любимая мама

Партию в гольф закончить не удалось из-за начавшегося проливного дождя. Узкая компания единомышленников перекочевала в отдельный кабинет летнего ресторана, где в карте напитков значились только травяные чаи, к которым прилагались очень дорогие вегетарианские закуски.

Несостоявшуюся игру решили заменить поочередными рассказами из своей прошлой жизни, в которых должны быть задействованы люди, повлиявшие на судьбу рассказчика.

Первым вызвался немолодой и неприметный господин, которого, на первый взгляд, можно было принять за недавно вышедшего на пенсию банковского чиновника среднего звена. Он до этого времени больше молчал, чем говорил.

В их кругу было принято обращаться по имени и отчеству, но этого человека все называли просто Кириллом. Зная его, как литератора, издавшего не мало увлекательных произведений, и приличного рассказчика, все ожидали рассказ с нескрываемым интересом. «Банковский служащий», усевшись поудобней, начал повествование.

В моем платяном шкафу есть костюм, который висит первым и занимает самое почетное место. Я отношусь к нему, как в дружной семье относятся к любимому дедушке, прошедшему долгий, тяжелый жизненный путь, и ни разу не предавшему близких людей. Костюм для меня является почти одушевленным существом, связывающим с далеким прошлым, и с теми немногими людьми, о которых буду вспоминать до конца своих дней. Расскажу только о двоих.

Вынужден признаться, что о своей матери вспоминаю все реже. Да, я ее не любил. Причина в нижеследующем.

Почему-то отлично помню все подарки, которые она мне дарила на праздники, а ее образ всплывает в памяти все более нечеткими и размытым.

Хорошо помню маску совы, которую она подарила на Новый год. Только пошел в детский садик и на своем первом новогоднем карнавале был единственным, у кого была настоящая, а не собственного изготовления, маска. Воспитательница меня похвалила. Вернее, не меня, а маску. Дети завидовали и просили маску примерить. Дал свое сокровище только девочке, в которую был тайно влюблен. Юная принцесса заслонила моим подношением фарфоровое личико и, радостно засмеявшись, пошла танцевать с другим мальчиком. Который был выше меня ростом.

Ее смех, приглушенный маской, казался мне уханьем ночного филина. И я ее сразу же разлюбил. Кажется, я заплакал и просидел до конца карнавала под лестницей.

Это было мое первое и далеко не последнее разочарование в прекрасной половине человечества. Но, последние и единственные слезы по этому поводу. Хотя из-за женщин сделал немало ошибок. Но, порой, мне кажется, что только из-за этих ошибок и стоило жить.

Чуть позже был театральный бинокль. Часто задумываюсь, почему бинокль был театральным. Может, она хотела, что бы я стал театральным критиком и писал статьи о театре? А может маме хотелось, что-бы я стал заядлым театралом и в бинокль внимательно рассматривал красивых актрис на сцене? И, выбрав самую достойную , женился бы и был бы счастлив в браке?

Если это так, то ее мечты не сбылись. Я не стал ни театральным обозревателем, хотя профессия это не самая худшая. Ни, счастливым мужем красавицы-актрисы. Если честно, то я не стал ни кем. Хвастаться нечем.

Много лет спустя, из ее писем, я догадался о чем она мечтала. Ей хотелось, что бы ее сын прошел тот же жизненный путь, что и Ромен Гари. Стал бы писателем, дипломатом и любимцем женщин. К глубокому сожалению, я не оправдал ее надежд. Но, не буду забегать вперед.

Третьим подарком были лыжи. О таких лыжах и мечтать не смел. У меня, конечно, к тому времени, уже были лыжи. Но, они были разной длины и с разогнувшимися носками.

За нашим поселком, начинались военные лагеря и курсанты каждый день бегали кросс. Сломанные лыжи складывались за хозяйственной палаткой и я, тайком от старшины, выбрал из этого хлама две почти целые, но разномастные лыжины.

А,теперь, у меня были новые, с загнутыми носками и парусиновыми креплениями, одинаковые лыжи. Я был счастлив. Не слазил с них много-много лет. Приходил из школы домой, бросал портфель и на лыжах уходил до темна. Хотел стать военным. У них была красивая форма и они нравились женщинам. Офицером не стал. Но, со временем понял, как важна была та ранняя физическая подготовка. Она и помогла выжить.

К тому времени мама устроилась работать в ресторан «Интурист» и подарила очередной подарок, за который я благодарен по сей день. Работала она сервизницей. Выдавала сервизы официанткам для сервировки столов. Выдавала чистые, а принимала их после застолья. По счету.

Порой у официанток не доставало мельхиоровых вилок, ножей и ложек, а бывало, что и хрустальных бокалов. Видимо, клиенты прихватывали с собой на память. Бывал и обычный бой.

Мама списывала недостачу, а за это официантки несли ей не начатые или почти не начатые дорогие закуски и десертные блюда. Все эти балыки, красные и белые рыбы, сухие колбасы, судочки с зернистой икрой и разномастные пирожные, попадали ко мне на стол и я каждый вечер, у себя в комнате, устраивал королевский ужин.

Как-то мама принесла едва начатую бутылку сладкого «Шартреза» и спрятала на кухне. Я случайно на него наткнулся и, под шикарную закуску, выпил почти всю бутылку. Всю ночь меня мутило и рвало самыми дорогими блюдами. Я чуть не умер. С той поры не выпил ни капли спиртного. И крайне редко хожу в рестораны.

В четырнадцать лет мама сделала мне прививку от алкоголя. И от дорогой, но никчемной ресторанной пищи. Это был, едва ли, не самый ценный подарок.

Очередной подарок был года через три. К тому времени, мама сменила работу. Теперь она работала вахтером на табачной фабрике. Выпускала смену и брала по две пачки с каждых десяти, за свободный вынос.

Когда мне было туго, она наняла самого дорогого адвоката. На суде он добился переквалификации статьи, меня подвели под амнистию и освободили из зала суда.

А, потом...

Хотя зона была местная, этап пришел поздно вечером и его долго держали в тесном вахтенном «конверте». Где была уже не свобода, но еще и не зона.

Шел дождь со снегом и, продуваемые северным ветром, за три часа, все промокли до нитки.

После очередной переклички была баня с прожаркой и такой долгожданный, этапный барак. Дальше, неделя отдыха на карантине.

После разбивки этапа, попал на отряд и сразу написал домой. Сообщил адрес ИТУ. Как вновь прибывшему, мне было положено длительное свидание и две передачи. Вещевая и продуктовая.

Решил отправить домой свой гардероб. «Работа», за которую меня судили, была представительская и одежда на мне во время ареста, тому соответствовала всецело и с избытком. Все вещи были от лучших европейских дизайнеров. Их стоило сберечь.