Андрей Анисимов - Исповедь шлюхи

— Встаньте и поднимите этого борова. — Приказала она Максюте и Стеколкину.

— А ты чего тут делаешь? — Раздраженно поинтересовался полковник, когда его поставили на ноги.

— Пришла с вами поговорить, — ответила Мака и уселась в складное кресло.

Курдюк огляделся, но никого не увидел:

— А где эти?

— Недалеко, так что ведите себя спокойно, а то позову.

— Это твои? — Он машинально запустил руку в карман, но пистолета не обнаружил: — Да ты понимаешь, что творишь?

— Я все понимаю. Садись, и вы тоже.

Курдюк садится не стал:

— А где Паша Паперный?

— Вашего заводчика уже парят. В бане он. — Ответила Мака.

— Ну, девка, ты не права, — зло заметил полковник: — Этого я тебе так не оставлю.

— Помолчи, Ванька, Паперный нам здесь не нужен. Он бумагу у Кащея не подписывал, пусть пока отдохнет.

— Какую бумагу? — дрожащим голосом спросил Стеколкин. Это были его первые слова после встречи с «партизанами».

— Не делай из себя придурка, Славка. В этой бумаге вы признались, что замочили мэра, — пояснила Мака.

— Ах, вот в чем дело. — Сообразил Максюта: — Генка, оказывается, трепло. Не думал…

— Приедет из своих Америк, разберемся. — Мрачно пообещал Курдюк и, наконец, уселся.

— Не приедет, — возразила Мака.

— Как не приедет? — Стеколкин сообразил, что убивать его не собираются, и немного осмелел.

— Кащея больше нет. Все его дела завершу я. Слушайте и не перебивайте. В воскресенье выборы. Если Славку прокатят, а выберут опять Постного, вы его замочите.

Курдюк вскочил с кресла:

— Спятила!?

— Сядь и не дергайся. Вам и мне нужен цементный завод. Это большие бабки. Доли, как вы договорились с Кащеем, половина ваша, половина моя.

Полковник медленно опустился в кресло:

— Скажи, где Кащей?

— Он на небесах.

— Врешь.

— Ванька, будешь хамить, позову ребят, они тебя научат хорошим манерам. Мало получил?

Курдюк потрогал затылок и поморщился. На месте удара выросла большая шишка:

— Твои скоты еще и руки распускают.

— Нечего за пушки хвататься. Пули никто не хочет. — Резонно заметила девушка.

— Где Кащей? — Допытывался полковник.

— Какая разница? Нет его. — Упрямство милиционера начинало Маку злить: — Вы лучше подумайте, как выборы выиграть…

Курдюк кивнул на Стеколкина:

— Пусть старается. Это его проблемы.

— Не выберут меня. Постный место насидел, его народ знает.

— Помолчи, Славка. Не выберут, убирайте Постного.

— Ты чего-то не понимаешь, красавица. — Максюта налил себе в рюмку водки и залпом выпил.

— Что я не понимаю?

— Мы не киллеры, а руководители администрации. Мочить людей дело Кащея и его ребят. Взялась за мужские игры, сама и действуй.

— Хорошо, Постного замочу я, а вы сядете. Он еще будет дышать, а ваше признание ляжет на стол генерального прокурора в Москве. И завод достанется мне, как и все в городе, что приносит бабки.

Максюта дожевал соленый огурец и оглядел Маку:

— Шустрая какая! Почему тебе?

— Для недоразвитых, могу популярно объяснить. Вы в тюряге. Постного нет. Я за бабки сажаю своего мэра. А дальше как по маслу. У нас намечается капитализм и вся госсобственность пойдет с молотка. А у меня бабки и власть. Понял, Данилка?

Максюта покривился. Фамильярное «Данилка» его покоробило:

— И откуда ты взялась такая шустрая?

— Я на улице росла, меня курица снесла. Слышал такую песенку?

Полковник потрогал еще раз свою шишку и заговорил уже совсем другим тоном:

— Подожди, такие дела требуют времени.

— Времени осталось в обрез. После выборов я с вами больше говорить не буду. Если Постный опять станет мэром, через три дня должны состояться его торжественные похороны. От вас зависит, понесете венки за гробом или покатите на воронке в Москву. Пока, ребята. — Мака встала и медленно пошла в лес. Возле освещенной костром ели остановилась: — Ваши ружья, господа охотники, у егеря. Приятного пара в баньке. — И скрылась в чаще. Вместо нее в свете костра возник Никитка. Егерь едва держался на ногах:

— В меня эти парни влили бутылку водяры. — Сообщил он заплетающимся языком.

— Где Паперный? — Спросил Курдюк.

— Павел Михайлович уже парятся. Можете присоединяться.

Максюта посмотрел на охотничий домик. Его окошки уютно светились. Охотники поднялись и молча направились на их свет. Егерь дождался, когда троица удалится, и быстро принялся подъедать оставшиеся после них деликатесы.

В субботу, за день до выборов, Голенев сидел в квартире Постникова и вместе с Татьяной и сыном мэра Юликом смотрел выступление друга по местному телевидению. Вести агитацию в субботу не полагалось, но Постников и Стеколкин пришли к соглашению. В будние дни народ работает, и всех не охватишь. Других акций решили не проводить, поставив выступлениями двух кандидатов жирную точку в предвыборном марафоне.

Тихон говорил обстоятельно, и только Олег и Татьяна заметили, что он сильно волнуется. Тихон повторял свою присказку «так сказать» гораздо чаще, чем обычно и через каждые пять минут смачивал горло из стакана, что стоял на его столике.

— Главное, всем дать работу. — Продолжал речь Постников: — В первую очередь важно занять молодежь. Безработная молодежь, так сказать, прекрасная почва для уголовщины и наркомании. Молодые глуховчане должны работать и получать за свою работу достойное вознаграждение. Так же я считаю необходимым поддержать, так сказать, материально молодые семья. Надеюсь, что мне удастся выкроить из бюджета средства на премию на каждого народившегося гражданина нашего, так сказать, города.

— Молодец Тихон, — одобрил друга Олег.

— Волнуется очень, — вздохнула Татьяна.

— Ничего, волнуется, а говорит по делу. И заметь, без бумажки.

— Тиша уверен, что обращаться к народу, читая с листа, неприлично. — Татьяна произнесла это не без гордости за мужа.

Дождавшись конца выступления, Юлик спросил:

— Как вы думаете, дядя Олег, папа победит?

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Голенев и похлопал мальчика по плечу.

— А если дядя Слава скажет лучше?

— Что может сказать этот бесцветный червяк? — Усмехнулся бывший афганец. И оказался прав. Следующим выступал Вячеслав Антонович Стеколкин. Речь кандидата состояла из фраз, набивших оскомину в газетах совковой России. Он обещал заботиться о гражданах города, соблюдать законность и бороться с злоупотреблениями. Общие ничего не значащие слова, лишенные конкретного смысла. Но и эти слова Стеколкин старательно вычитывал из тетрадки, что лежала перед ним. Олегу захотелось выключить телевизор, но Татьяна желала дослушать выступление соперника мужа до конца.

— Чего его слушать? — Усмехнулся Голенев. Я это слышал с детства.