Андрей Анисимов - Исповедь шлюхи

Постников смутился и сам покраснел как девица.

Мака взяла Олега за руку и потянула назад:

— Можно тебя на пару слов?

— На пару слов можно…

Дальше двух шагов им отойти не удалось. Толпа создавала живую стену. Мака продолжала сжимать руку Олега и, не мигая, смотрела ему в глаза:

— Твой дружок — скромный мальчик. Краснеть не разучился. А тебя ничем не проймешь…

Голенев нагнулся к ушку девушки:

— Может, тебе и раньше приходилось останавливать танки сиськами?

— Мне приходилось снимать мужиков. Какая разница, во что одет кобель? В джинсу или в броню?

— Интересный подход к боевой технике.

— Рада тебя заинтересовать.

— Сейчас не время. Что ты хотела мне сказать?

— Вернешься домой, приходи в нашу церковь. Помнишь, где мы с тобой уже один раз виделись.

— К чему это?

— Во-первых, ты обещал. Во-вторых, помолимся о душе Кащеева, в-третьих, мне нужна помощь…

— Я тебе уже помог, освободил от дружка…

— А я?

— Что ты?

— Как мне жить дальше? Я не хочу больше ублажать уголовников…

— Собери свои вещички и на все четыре стороны. Страна у нас большая.

— Все бросить? Зачем? Я хочу, как ты, помогать людям. Тот же детский дом на деньги фирмы Кащеева можно кормить, поить, да еще и ремонтировать. Я хочу приносить пользу.

Голенев никак не ожидал от Маки подобных мыслей. Она его застала врасплох:

— Я подумаю.

— Не слишком долго. Я одна могу наделать глупостей. Кстати, я с машиной. Могу подбросить.

— Черный «мерседес» Кащеева?

— Да.

— Спасибо. Однажды я на нем уже прокатился… Лучше поездом.

— Как знаешь. Поезд приходит в половине третьего. В три жду…

— Не поздновато ли для свидания?

Ответить ей не дали. Люди тянулись пожать Маке руку, высказать ей свое восхищение, дотронуться до ее плеча. Олег вернулся к Тихону и больше в столице Маку не видел.

Всю ночь в Москве гуляли, пели и пили. Толпа хлынула на Лубянку, тогда еще площадь Дзержинского, с яростным желанием покончить с ненавистным КГБ. Но обошлось. Покончили лишь с памятником железному Феликсу. Его стащили при помощи крана с постамента и под ликующие крики увезли прочь.

Москва осталась позади. За окном вагона тянулись пригороды, вывернувшие к полотну железки свою неприглядную изнанку. Ряды бетонных коробочек-гаражей заканчивались неизменной свалкой. Кучи ржавого железа, остовы легковушек, изношенная резина, бутылки, банки и всевозможные отбросы вызывали отвращение. Но наших пассажиров пейзаж сейчас не интересовал. Два бывших воспитанника детского дома возвращались в родной город победителями. Одному из них предстояло отстоять на выборах титул мэра, другому — помочь другу построить рай в отдельно взятом провинциальном городке России. Оба верили, что их планам теперь уже никто не помешает. Два студента, что ехали с ними в купе, спали мертвым сном на верхних полках. Они тоже участвовали в защите Белого дома, теперь отсыпались всласть, и разбудить их мог лишь ушат холодной воды.

Тихон размечтался вслух:

— Демократия сумела себя защитить, и жизнь очень быстро наладится. Цементный завод закончим, выборы проведем.

— Смотри не сглазь. — Усмехнулся Голенев.

— Знаешь, Олежка, я так счастлив! — Постников полез в карман, достал пачку сигарет и потянул друга в тамбур: — Хоть покурю, пока жены нет рядом. Видишь, какой я трус?

— Ты танков, Тиша, не испугался. Не всякий солдат перед танком устоит, а ты у нас человек гражданский. Ты не трус. Ты герой.

Постников, хоть и находилась его жена за триста с лишним километров, закурил так же воровато, как если бы она сидела с ними в вагоне. Затянувшись, еще раз огляделся и, виновато улыбнувшись, добавил:

— Нет, Олежка, я трус…

— Значит, ты очень смелый трус. — Усмехнулся Голенев, и взъерошил другу волосы на макушке.

Некоторое время рядом с железной дорогой тянулось шоссе. По нему на бешеной скорости промчал черный «мерседес». Олег узнал лимузин убитого им бандита:

— Вон твоя героиня полетела. Часа на два раньше нас дома будет.

— Ты сказал, что она подруга Кащеева?

— Так и есть.

— Странно. А мне она понравилась. Смелая, так сказать, девушка, и за дело наше постояла. Кстати, что-то давно самого Кащеева не видно…

— Соскучился?

— Да ладно, хватит о них, об уголовниках… — Тихону не хотелось думать о грустном. Образ идущей на танк Маки не вязался с воровским миром: — Я не герой. Вот девушка… Как ее зовут?

— Мака ее зовут.

— Занятное имя… Она настоящая героиня. Надо подумать, как отметить ее поступок.

— Подумай… Но, и ты, Тихон, держался молодцом.

— Это потому, что ты был рядом. — Постников затушил сигарету, они вернулись в купе. Оба тут же улеглись на свои полки.

— Пожалуй, приеду и брошу курить. Ты же бросил… — Сообщил Постников, натягивая простыню на голову.

— Хочешь, примажем, как я со своим приемным сыном Ленькой. Закуришь, обрею наголо. — Предложил Олег.

Тихон не ответил, он спал… Задремал и Голенев. Оба не сомкнули глаз несколько суток. Слишком напряженные выдались в Москве дни в конце августа одна тысяча девятьсот девяносто первого года.

Мака вернулась в Глухов не на два часа раньше, как предположил Голенев, а почти на пять. Она спешила не случайно. Новая хозяйка кооператива не доверяла бандитам, которых держал на службе Кащеев. Они могли воспользоваться смутным временем путча и разграбить ее владения. Единственно, что ее успокаивало, так это их уверенность, что Кащеев еще жив. Геннадия шестерки панически боялись, поскольку не понаслышке знали о его жестокости.

Но волновалась она напрасно. Все ее службы рьяно праздновали победу демократии. В кафе Какманду шла большая пьянка. Маку встретили громким восторженным матом. Она решила гулянку поддержать и выставила братве ящик водки. Ей принесли бокал коньяка.

— Век свободы не видать! Жалко, Кащея нет. — Прослезился Пятак после третьего стакана.

Мака взяла его за руку:

— Проводи меня домой.

Пятак тут же протрезвел, и слезы у него высохли. Они вошли в холл, где Мака сразу разделась:

— Неси меня в койку.

Он подхватил ее легкое худое тело и поволок в спальню. Положив на постель, расстегнул ремень. Маке это не понравилось:

— Пошел вон, идиот.

— Царица, допусти… — Жалобно канючил Пятак.

— Я сказала, пошел вон.

Он не уходил:

— Дай я с тобой хоть прилягу и посплю на твоей грудке.

— А если Генка вернется…

Он тут же исчез, застегивая на ходу брюки. Мака завела будильник, легла на спину и уснула. Спала тихо, не меняя позы. После звонка будильника открыла глаза, достала из тумбочки пачку Мальборо, закурила, затем взглянула на часы. Стрелки показывали без двадцати три. Она поднялась, набросила на плечи халат и направилась в ванную.