Андрей Анисимов - Ужин с аристократом

Машина остановилась. Ира посмотрела в окно и увидела ресторан «Прага»:

— Приехали, папочка. Выходи. — Она взяла его под руку и повела по Старому Арбату. Олег шагал, пытаясь осмыслить, что происходит и вспомнил Тоню. Только рядом с ней он чувствовал нечто похожее. Но он тогда был молод, и все было закономерно и естественно. А это еще совсем девочка, целует его, признается в любви. Кошмар какой-то. Но этот кошмар ему нравился, только поверить и осознать происходящего он не решался. Уж слишком все произошло неожиданно. Но с другой стороны, он еще в прошлом году, когда Ира приехала в Англию, ощутил необычайный внутренний подъем. Казалось, что его дом стал светлее и наполнился праздником. И как он тосковал, когда она уехала. Вполне возможно, что он сам уже несколько лет испытывал к девушке вовсе не отцовские чувства, только не мог понять этого или не хотел признаться в этом даже самому себе.

Они шли сквозь строй художников, предлагающих прохожим свои услуги. Она узнала полного лысоватого шаржиста и потащила Олега к нему:

— Нарисуй мне этого мужика, да посмешнее. — Приказала она творцу и поставила перед ним Голенева, предварительно повернув к свету.

— Что ты задумала?

— Сейчас поймешь, — и звонко рассмеялась.

Художник старательно штриховал шарж на бывшего афганца, но ничего особо смешного не получилось. Только когда он пририсовал к голове натурщика маленькие кривые ноги, Ира наконец улыбнулась.

— Халтурите? Я тут однажды видела, как вы умеете по-настоящему. — Пристыдила она мастера.

— Девушка, все зависит от натуры. Ваш кавалер не дает повода. В нем все как-то слишком правильно. Ну, нечего утрировать. Так что не обижайтесь. Не нравится, можете не платить.

Ира полезла в сумку:

— Сколько?

— Пятьсот. Но я еще раз говорю…

Она не стала слушать, бросила деньги в его чемоданчик и потянула Голенева дальше.

— Девушка, а рисунок?

— Оставь себе.

Олег только через двадцать метров сообразил, что произошло, и остановился:

— Почему ты за меня платишь?

— Не приставай, я плачу за свои удовольствия. Нам сюда. — И она потянула его в подвальный ресторанчик. Они уселись за тот же столик, за которым она сидела с Владимиром: — Знаешь, почему я тебя сюда привела? — Он, естественно, не знал. — Потому что я здесь одному ухажеру призналась, что люблю тебя. Мужик был приличный, даже красивый. И всего на пару лет тебя старше. Он меня и научил заказывать тут шашлыки по-карски. Мы сейчас их будем есть. Ты посиди, официант появится, скажешь ему, чтобы принес две порции шашлыков, зелень и сыр. И жди меня.

— А ты куда?

— Я в туалет. Хоть глаза подкрашу. А то сижу дурочка зареванная.

Олег кивнул, как китайский болванчик, и продолжал пребывать с лицом человека, который проглотил живую змею или выпил стакан скипидара.

— Выбрали? — Спросил официант, приготовив блокнот и ручку.

— Что? — Не понял Олег.

— Заказывать будете, или спутницу подождете?

— Принеси бутылку коньяка.

— А закуску?

— Потом.

Официант подозрительно оглядел странного клиента, удалился, но бутылку принес быстро. Голенев налил четверть стакана и залпом выпил. Ира вернулась, напудрив щеки и подкрасив ресницы:

— Заказал?

— Еще нет.

— А почему бутылка на столе?

— Бутылку заказал.

— И уже выпил?

— Немного.

— Вот что, папочка, или это последняя рюмка в твоей жизни, или я тебя убью собственными руками. Выбирай?

— Кажется, я хочу жить. — Ответил Голенев и вдруг расхохотался.

— Чего смеешься, папочка?

— Никогда не думал, что мной будут так мило командовать. И долго ты собираешься папочку дрессировать?

— Всю жизнь, — не задумываясь, ответила Ира: — А тебе не нравится?

— Нравится, как ни странно. Только несправедливо. Ты меня папочкой называешь, а мне тебя дочкой нельзя.

— Женщине все можно. А вы, мужики, как дети, вас надо всю жизнь воспитывать.

— Хорошо излагаешь. Заказывай свои шашлыки, я тоже есть хочу.

Они вышли из ресторана и, взявшись за руки, побрели в потоке туристов и московских гуляк. Перед ними вели верблюда, на котором восседал мальчик в ковбойской шляпе. Верблюд презрительно поглядывал на толпы вокруг и аккуратно переставлял ноги.

— Я полечу с тобой в Англию. — Сказала Ира. Она сказала это таким тоном, что возражать ей было совершенно бесполезно.

— О тебе Юлик спрашивал. Ты ему нравишься.

— Он маленький. Свою любовь еще найдет.

— А ты знала, что он тебя любит? Я это понял совсем недавно.

— Он меня любит с тех пор, как ты меня взял из детского дома. Я его тоже люблю, как братика, а тебя по-настоящему. И тоже с первого взгляда. Помнишь, ты меня в детском доме на руки поднял. Я с тех пор больше ни о ком не думаю.

— Тебе тогда было всего девять лет?!

— Ты, папочка, ничего не понимаешь в женщинах. Мы же детдомовские. В девять лет я уже три раза целовалась с мальчиком. А ты был для всех нас героем.

Голенев долго молчал, потом остановился и посмотрел Ире в глаза:

— Грустно это. Юлик огорчится, поняв, что мы вместе.

— Пусть.

— Подумай хорошенько. Он очень способный юноша и сделает прекрасную карьеру. Ему уже предлагают остаться в университете профессором. Мне ректор собирался об этом сообщить, но мама Руфа позвонила, и я улетел.

Она взяла его под руку и повела дальше:

— Хватит о нем. Женись на мне.

Он снова остановился:

— Так сразу?

— Ты женился на Тоне сразу? Я про тебя все выведала.

— Тогда я был молодой.

— Какое это имеет значение. Ты мужчина, я женщина. — Она опять потянула его за собой: — Ты Драйзера читал?

— Не довелось.

— Солдафон ты, папочка. У Драйзера есть роман-трилогия об одном бизнесмене. Тот в последний раз женился на девушке в три раза моложе, и она его любила. Потому что он личность.

— Значит, так… Пить мне не придется, а придется читать Драйзера.

— И курить бросишь. Ты же Леньке обещал. Это при мне было. А я все помню.

— Веселая предстоит семейная жизнь…

— Зато я тебя всегда любить буду. А что тебе еще надо? И детей тебе рожу. Мальчика и девочку. Это будут наши дети. Ты же совсем один, как волк степной. — Он не ответил. — Твоя Мака не в счет. Она скоро утешится.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Больше ни о чем, папочка, не спрашивай. Не хочу грязи. — Она остановилась и снова его поцеловала. После этого поцелуя он понял, что будет делать все, что скажет эта курносая девочка, которую он когда-то удочерил и отказался от отцовства не по своей воле.

Вечерним рейсом они вылетели в Лондон. В кресле Голенев взял ее руку в свою и задремал. Проснулся от того, что она вздрагивала всем телом.

— Опять плачешь?

— Как представлю, что мама совсем одна в этом страшном доме, так и реву. Прости, это пройдет.