Андрей Анисимов - Дети призрака. Наследник

— Господин Рунич, прошу вас.

Если бы шофер не назвал его по фамилии, московский журналист мог бы подумать, что его приняли за кого-то другого. Но он вполне внятно услышал «Господин Рунич» и, создав непроницаемое выражение на лице, уселся на задний диван лимузина. Столь невозмутимое поведение журналиста обуславливалось не столь его смелостью, сколь крепостью шотландского виски, которого журналист отведал куда больше мэра. Оттого и сиганул в салон не раздумывая, и оказался там не один. Двое цепких молодцов в масках прижали к его носу бинт с чем-то вонючим, и москвич мгновенно отключился.

Очнулся, не понимая, где он, и что с ним произошло. Голова кружилась, из глубин организма поднималась отвратительная тошнота, и глаза никак не могли сфокусировать картинку. Наконец, зрение наладилось, и Рунич обнаружил себя в небольшом помещении. Комнатушка, скорее фольклорной, чем цивилизованной архитектуры, с маленьким узким окошком, выходящим в густой и темный лес, пропахла влажным мхом и отсыревшим деревом. Сидел Женя на деревянной скамье перед небольшим столом из потемневших струганных досок. На столе стояла миска с солеными огурцами, початая бутылка водки и граненый стакан. Стакан имел в два раза больший размер, чем тот, из которого он пил виски в доме Голенева. Да и в помещении кроме собственной персоны Рунич никого не увидел. Но и себя московский журналист застал не совсем в обычном костюме, а скорее вовсе без оного. Зато отсутствие одежд компенсировало тепло самого помещения. Женя ни капли не замерз, а скорее наоборот. Лоб его выдал испарину, которую он машинально вытирал чистым полотенцем, найденным на собственных коленях. Оглядев в поисках сброшенных одежд остаток скамьи, пол и бревенчатые стены, Женя ничего не обнаружил, поднялся, прошлепал босыми ступнями к низкой двери и дернул ее за ручку. Дверь со скрипом открылась. Перед журналистом предстала живописная опушка того самого леса, что он уже лицезрел в оконце, и полное отсутствие признаков человеческой жизни. Выяснять, что делается за пределами опушки, Рунич постеснялся. Не то чтобы он обладал природной застенчивостью и во всяком другом случае, возможно и пренебрег бы этикетом, отправившись на разведку, в чем мать родила. Но цепь предшествующих событий, оставалась пока для него загадочна. А загадок с некоторых пор Рунич опасался. Однако поход к двери не прошел совсем без пользы. Возвращаясь к скамье, Женя обнаружил еще одну дверь, что находилась рядом со столом, за которым он только что сидел. Женя дернул за деревянную ручку, и чуть не задохнулся от столба пара, ударившему ему в лицу.

— Душа моя, редактор, иди, погрейся. — Услышал он приятный баритон и машинально шагнул в жаркое марево. Когда глаза привыкли к жару и пар немного осел, Рунич понял, что очутился в парилке, и увидел обладателя красивого баритона. Голос являлся только частью от приятной во всех отношениях наружности мужчины, что возлежал на полке.

— Оклемался, сердешный? — Участливо поинтересовался молодец, присаживаясь на скамью: — Давай, душа моя, знакомиться. Меня зовут Александром. Можно, просто, Саша. А твое имя я знаю.

— Это я уже понял. — Усмехнулся Рунич: — Твои же парни поджидали меня в городе?

— Соображаешь, душа моя, Евгений. Ты, прости, что не тратил время на этикеты. Понимаешь, голубь, в этой дыре увидеть интеллигентного человека большая редкость. Вот я и позволил себе немного снасильничать. Помнишь у Гоголя, Ноздрев примерно так заполучал гостя…

— Трогательно — согласился Рунич: — Но ты, наверное, ошибся, я не Чичиков, да и задачи по жизни у меня другие.

Хозяин раскатисто рассмеялся:

— Не переживай, душа моя. Много времени я у тебя не отниму.

А когда уразумеешь, зачем я тебя побеспокоил, сам мне челом отобьешь — и Александр подцепил ковшом из шайки водицы и плеснул на печь. Огненный вал пригнул Рунича к полке. Он почувствовал себя рыбой, вынутой на жаркий песок берега из прохладных струй. А мужчина только крякнул, и как ни в чем не бывало, улегся на полку снова: — Ничего, душа моя Евгений, пар костей не ломит.

— Не надо. Я сильного жара не люблю. — Сипло попросил Рунич.

— Не любишь, не буду. Пойдем, душа моя, смочим горлышко, а заодно и обсудим мое к тебе предложение. — Женя с удовольствием выбрался из парилки и уселся за стол. Пар и страх за свою персону остатки алкоголя из него уже вышиб, и журналист стал гораздо наблюдательнее. За время его посещения парилки, в натюрморте предбанника почти ничего не изменилось. Та же бутылка водки, те же соленые огурцы. Только граненых стаканов вместо одного, оказалось два. Александр разлил себе и Руничу водку, чокнулся с журналистом и, бросив, «за все душевное» залпом влил стакан себе в глотку. После чего смачно хрустнул огурцом: — Почто не пьешь голубь? Водка-то добрая.

— Я вискарик больше уважаю. — Ответил москвич, но поморщился и четверть стакана отпил.

— Будет тебе и вискарик, Евгений, все тебе, Евгений, будет. Но сначала, душа моя, о деле.

— О деле, так о деле… — Рунич пытался выглядеть спокойно. И это ему пока удавалось. Страх внутри сознания сохранялся, но овладеть им до конца не смог. Испугаться в машине он не успел, а тут в бане все обстояло слишком буднично и, на первый взгляд, добродушно. Хотя Женя понимал — чем кончиться это приключение может знать только его «ласковый» хозяин. Если стаканы у него появляются, как «по щучьему велению» почему не может столь же неожиданно появиться топор или обрез? Александр тем временем закусил огурчиком и обратился к гостю:

— Я тебе, душа моя, Евгений, предлагаю службу. Вознаграждение назначишь сам. Сколько скажешь, душа моя, столько и получишь.

— Что за служба? — Поинтересовался журналист: — Надеюсь, не в шпионы подбиваешь?

Александр засветился доброй белозубой улыбкой и снова потянулся к бутылке:

— А вот об этом мы сейчас и поговорим. Но сперва, еще по стопарику…

— Сначала поговорим, а потом выпьем. — Отказался Рунич и прикрыл свой стакан ладошкой.

— Как скажешь, душа моя, Евгений — согласился Александр: — А мне еще чуток не помешает — и медленно, словно пил нектар, маленькими сладострастными глотками осушил свой стакан.

За много тысяч километров от маленького затерянного в лесах русского городка готовился промочить глотку другой любитель горячительных напитков — рыбак с «Бараньего» острова Тодди Смит. Он тоже недавно откупорил бутылку, но к пиву не притронулся. Вся его мощная фигура с необъятным брюхом и крупными чертами обветренного лица выражала удивление и растерянность. Он сидел возле телефона и переваривал только что законченную беседу с Олегом Голеневым. Тот сообщил, что его дочь Кристина уже где-то на пути к дому. Ее возвращение, по словам Голенева, не связано с размолвкой. С женихом Кристина даже не попрощалась. Голенев просил Тодди поговорить с девушкой и объяснить, что она не права. Детали размолвки расскажет сама Кристина, но суть ее отъезда — обида на горожан провинциального города.