Юлий Дубов - Варяги и ворюги

Но совершенно неожиданно фантастическое предложение Софрона получило поддержку собравшихся. Просто так обменивать хоть и непонятные, но явно чего-то стоящие колчаковские деньги на вовсе уж неизвестно что, никто не хотел. По-видимому, Кондрат почувствовал настроение, потому что поманил Зяму рукой и что-то прошептал на ухо.

— Будем решать вопрос, — казенным голосом объявил Зяма. — Расходитесь.

На следующий день Адриан, запертый во избежание неприятностей в санчасти, случайно подслушал беседу Дениса и полковника Таранца.

— Не могу я, понимаешь, нет? — орал Таранец под окном лазарета. — Не могу объект оголить! Вы бы еще сто человек надумали вывозить! Совсем, что ли? Слетай один. Ну, Софрона захвати с собой, чтобы не вонял тут. И то — четверых в конвой давать, а у меня народу с гулькин хрен, скоро уже впору будет офицеров на вышки ставить. Опять же — это сколько вертушек надо вызывать, чтобы всю вашу гоп-компанию в Мирный вывезти? Это же чертова прорва!

— Вертушки — не твое дело, — вежливо объяснял Денис. — Это я решу. Ты конвой дай.

— Нет у меня столько конвоя! — взвыл Таранец. — На одиннадцать зэков — сколько надо конвоя? Умеешь считать? Двадцать два человека надо конвоя. Да капитана Сучкова в сопровождение. Всего двадцать три. Если ты все можешь, из Мирного конвой затребуй. Им там все равно делать не хрена.

— Ты меня на горло не бери, — посоветовал Денис. — А то я сейчас в зоне скажу, что ты тут залупаешься, и кончатся наши с тобой разговоры. Мне, если честно, плевать, откуда конвой будет. Из Мирного, так из Мирного. Будем с мирненским начальством договариваться. Моральный кодекс коммунизма помнишь? Кто не работает — тот да не ест.

Таранец мгновенно сбавил тон.

— Да ладно тебе. Я ж тебя как человека прошу. Куда такую прорву тащить… Я ж по-людски. И ты давай по-людски.

— А если по-людски, то и нечего базарить. Сколько можешь дать?

— Четверых. Ну пять человек. От силы шесть.

— Дашь шестерых. Плюс Сучкова.

— А как же… У меня же инструкция…

— Подотрись.

Через три дня в небе над зоной засвистело. На плац перед курганом один за другим садились пятнистые вертолеты, разметая свежевыпавший снег. Трое близнецов в тулупах, белых бурках и мохнатых шапках побежали, пригибаясь, к кабинету Таранца. Чуть позже Адриан увидел в свете прожектора, как туда же под конвоем повели Веревкина.

Заинтригованный происходящим, Адриан зажал в углу старика Дица, пришедшего навестить, и начал допрашивать.

Старик доложил Адриану, что некоторое количество заключенных численностью около десяти человек, может, и поболе будет, встали на путь деятельного раскаяния в совершенных преступлениях и собственноручно написали заявления на имя начальника зоны, сознаваясь в доселе нераскрытых органами следствия правонарушениях, совершенных ими совместно и поврозь до помещения их в места лишения свободы и поныне остающихся нерасследованными. Искренне раскаиваясь в содеянном, а также желая максимально способствовать улучшению статистики раскрываемости, указанные правонарушители готовы подписать чистосердечные признания, максимально сотрудничать со следствием и понести любое наказание, которое назначит им суровый закон. Поэтому из Мирного прилетела специальная прокурорская бригада, которая как раз в это время занята оформлением документов для отправки зэков в Иркутск на предмет проведения дополнительного следствия.

От приземлившихся в Мирном вертолетов до стоящего под парами «Ила» раскаявшиеся зэки бежали парами, волоча за собой конвоиров, каждый из которых был прикован наручниками сразу к двум заключенным. Колонну замыкали Адриан, Денис и полковник Таранец. Адриан поместился в первом салоне, через проход от него сидели Веревкин и Софрон, обросший рыжей щетиной. Между ними поместился сопровождающий солдат конвойной службы. Веревкин перехватил взгляд Адриана, поднял левую руку в стальном браслете и громко сказал:

— Летят перелетные зэки. Слышал такую песню?

— Пойдешь!

— Не пойду!

— А я говорю — пойдешь!

— Не пойду! Сами идите.

— Пойдешь! — Левон Ашотович пытался перекричать доносящийся из салона мерный грохот — некормленные и потому оголодавшие зэки изо всех сил лупили захваченными с собой ложками о подлокотники кресел. — Воды им предложи! Больше все равно ничего нет. Пройдись по салону…

— Прошлась уже. Больше не пойду. Они смотрят. И руками хватают. Вот синяк уже.

Левон Ашотович оторвался от штурвала и ненавидяще посмотрел на Жанну.

— Ты сейчас же, — прошипел он, — выйдешь к пассажирам… Ты сейчас же выйдешь к этим долбаным пассажирам… Иначе я не знаю, что я сейчас с тобой сделаю. Или с собой. Или с этим долбаным самолетом. Убью, блядь! — неожиданно для себя самого взвизгнул он.

Жанна подскочила, будто уколотая, и пулей вылетела в салон. Трясущейся рукой Левон Ашотович забросил в рот сразу три таблетки валидола. Со лба на штурвал упала крупная капля пота. Он вытер ее рукавом. Потом вытер лоб. За спиной обнаружилось смутное шевеление воздуха. Левон Ашотович обернулся. Перед ним снова стояла белая, как полотно, Жанна.

— Он здесь, — пролепетала Жанна, с трудом удерживая слезы. — Я его узнала.

—Кто?

— Тот американец. Помните? Нью-йоркский рейс помните? Если он опять в туалет пойдет…

— Так что ты стоишь тут? Беги туда. Мне сейчас только чрезвычайной ситуации в воздухе не хватает. Остальное все уже в наличии.

Жанна покорно кивнула, попятилась к выходу в салон и вдруг просияла улыбкой:

— Милый… Знаешь… А у меня вроде только что началось…

У меня был один приятель, которому сильно нравилось заниматься бизнесом. Каким именно, он особо не распространялся. В общем, бизнесом. На то, чтобы заниматься этим самым бизнесом, он истратил практически весь свой стартовый капитал, взявшийся из какого-то другого бизнеса, которым он занимался раньше. По всему видно было, что новый бизнес того стоил.

Стартовый капитал ушел на приобретение двух шикарных костюмов и дюжины галстуков, подержанной, но вполне приличной иномарки, а также на экипировку и содержание одного водителя и двух охранников. Охранники, впрочем, приходились ему родными племянниками, но про это мало кто знал.

Ах, как это смотрелось! У тротуара, нежно урча, замирал серебристый автомобиль. С натренированной до мгновения синхронностью открывались двери, выпрыгивали двое в черном и замирали, обводя столбенеющих прохожих бдительными глазами. И ничего не происходило. Секунду, полминуты, минуту, две. Потом лопатообразная ручища одного из них тянулась к ручке правой задней дверцы, высовывалась нога в лакированном ботинке, замирала в воздухе, за ней появлялась украшенная золотой запонкой рука, и наконец-то возникал ОН. ОН озабоченно бросал взгляд на часы и, глядя прямо перед собой, делал шаг в видимую только им одним светлую даль. Потом второй шаг, третий… Один племянник двигался в полуметре впереди, второй — в полуметре позади.