Леонид Влодавец - Против лома нет приема

Второй аргумент состоял в том, что Таран не обнаружил рядом с собой Ани. Он ее напоследок, перед тем как заснуть, обнял аж руками и ногами. Если б она встала, то наверняка побеспокоила бы его. Но Таран не помнил, как она от него уходила, а потому хотел думать, будто и не забирался к ней в постель.

— Голова не болит? — спросила, ухмыляясь, Фрося. — Может, пристограммишься для похмелки?

— Нет, — мотнул головой Юрка. — Не надо… Голова у него действительно не болела. То ли водка была хорошая, то ли доза незначительная. А может, вчера ночью весь алкоголь с потом вышел… В последнем случае выходило, что балдеж с Аней не приснился.

— Чего головой крутишь? — съехидничала Фрося. — Девку ищешь? Все, брат, тю-тю! Увез ее Коля к хорошим людям.

— Давно? — поинтересовался Юрка самым тормозным тоном.

— Часов в девять. Жаль было ее поднимать, конечно, но куда денешься — дела зовут! С подглазниками поехала, мятая, подмазаться не успела, но довольно веселенькая. Видать, ты ее хорошо подрючил! У нас внизу аж потолок трясся. А уж орала она — как в кино! Мне аж завидно стало…

— Ни хрена не помню… — пробормотал Таран, чуя, как загораются уши. Значит, правда, значит, не во сне приснилось… Ой, позорище!

— Конечно, не помнишь, — хихикнула Фрося. — Мы с Колькой тебя, сонного тетерю, добудиться не смогли. Пришлось за руки, за ноги брать и перекладывать. Видишь вон, уже и постель ее перестелила, а белье в бак покидала. Простыню всю изляпали, поросята… Хоть бы презервативами пользовались, как вас телевидение призывает!

— СПИД не дым, глаза не выест, — мутным голосом произнес Юрка. — Насчет меня Коля никаких команд не давал?

— Давал, — кивнула Фрося, — одну-единственную. Чтоб ты сидел здесь и ждал, пока он вернется. А он уже небось скоро объявится. Времени-то полпервого уже! Ладно, вставай, одевайся и шлепай в кухню. Пожрешь, кофейку хлебнешь, придешь в норму…

Таран стал помаленьку одеваться. Вяло и лениво. Нет, сказать, будто он сильно не выспался или какую-то слабость в организме испытывал, было бы неправдой. Выпивка и все, что произошло потом, удручающе подействовали лишь на, так сказать, морально-психологическое состояние.

Во-первых, Юрка ощутил к себе глубокое презрение оттого, что выпил эти несчастные 250 грамм. Что стоило вчера отказаться? Сказать: «Не пью!» — и все. Навряд ли стали бы силком наливать в конце концов. А все эти обычные пересуды насчет «уважаешь или не уважаешь» Юрке пофигу. Мнение здешних «друзей» его не волнует, он в этой гребаной Москве засиживаться не намерен. В конце концов мог бы сослаться на то, что ему его губернский «хозяин» запретил.

Эта самая условная четвертинка здорово понизила степень самоуважения Тарана. Блин, он же в последнее время очень гордился тем, что не употребляет! Что он, выросший в семействе, которое на протяжении всей Юркиной короткой жизни медленно, но уверенно катилось под горку вместе со всей страной, не пристрастился к этому гадскому «змию», который уже необратимо погубил его родителей. Ведь был убежден, что уже ни разу больше к этой дряни не прикоснется! Однако же прикоснулся. И фактически добровольно, с удовольствием.

Но, конечно, хуже всего было то, что произошло потом, когда Таран, оставшись без тормозов, полез к Ане. Нет, ясное дело, это могло бы произойти с ним и в трезвом виде. Потому что Аня, как видно, сама этого хотела. Зачем и почему — другой вопрос. С другой стороны, брать или не брать то, что ненавязчиво предлагалось, должен был сам Таран решать. И винить за то, что повел себя похабно, тоже самого себя следовало. Теперь Юрка, вернувшись домой, каждый раз, общаясь с Надеждой, будет хоть немножко, но врать. И может быть, она, почуяв это самое вранье, тоже ему отплатит. «Та, у которой я украден, в отместку тоже станет красть». Цитата эта так и вертелась у Тарана в голове. Он ведь когда-то, когда был еще влюблен в Дашу и пытался достичь ее культурного уровня, много стихов читал. И даже сам писал, правда, хреново.

Спустившись в кухню, Таран поздоровался с одним из охранников, который молча и сосредоточенно ворочал челюстями, уминая отбивные с картошкой прямо со сковородки. Тот только кивнул, а Фрося, возившаяся у плиты, подала Юрке нож и вилку, а затем сказала:

— Присоединяйся.

Мужик вскоре встал из-за стола и пошел то ли отдыхать, то ли службу нести, за весь завтрак (или уже обед?) вымолвив всего-навсего одно слово:

— Спасибо!

Таран принялся кушать. Без особого энтузиазма, но все-таки он съел пару отбивных, доел всю картошку со сковородки и выпил здоровенную кружку растворимого кофе со сгущенкой. Чем больше ел, тем больше притуплялось и ослабевало раздражение, настроение помаленьку улучшалось, а мысли приобретали более приятное течение. Эдакое самоуспокаивающее, утешительное.

В конце концов ничего особо ужасного он не сделал. Надьке, конечно же, ничего не скажет, и она вообще никогда не узнает о том, что мужик у нее пакостник. Даже если Птицыну, допустим, после Юркиной поездки доложат о том, что Таран проявил моральную неустойчивость, он его в самом худшем случае пристыдит с глазу на глаз на правах Лешкиного крестного отца, а то и вовсе оставит это дело без внимания. Но, скорее всего, никто из здешней публики ничего Птицелову докладывать не станет. Кому какая разница, что Таран попользовался этой эстоночкой? Вот если б он на этой почве ее отпустил или еще какой-то вред принес, тогда неприятности были бы большие. А сейчас все путем, Коля проспался и увез ее куда требовалось, теперь, ежели что, сам и ответит…

Постепенно Юрка совсем успокоился и перестал заниматься самоедством. В конце концов он мужик или нет? Другой бы на его месте вообще сейчас сам собой восторгался. И ночка ведь, прямо скажем, удалая получилась… Именно с этого момента Таран начал вспоминать недавнее прошлое уже в совсем ином, приятном ракурсе.

Да, Аня, которая казалась такой взрослой, умной и рассудительной, показала ему, что такое горячая эстонская девушка, которая в Москве воспитывалась! У Тарана разом все его представления о Прибалтике пошли под откос.

Сначала она то ли по-настоящему стеснялась, то ли умело играла в стеснительность, а потом так разошлась, что только перья полетели. И Таран, которого Надька приучила было к умеренности в этих делах, тоже начал выкладываться… Как вспомнишь, так вздрогнешь!

Завершив трапезу, Юрка хотел было вернуться в комнату, но в это время со двора послышался лязг отпираемых ворот и урчание машины, а еще через несколько минут в дом вошел Коля.

— Отоспался? — спросил он довольно хмуро.

— Как смог, — отозвался Юрка. — Когда вы меня обратно возвращать собираетесь?

Коля, как видно, этого вопроса ожидал.