Брайан Гарфилд - Что известно о Терри Конистон?

— Извини, что я превратил твое место в военный штаб, пытаюсь вести отсюда по телефону всю операцию. — Он подошел к карте и подозвал Оукли: — Посмотри сюда. Мои люди в Ногалесе и Магдалене. Это ничего, что от Лохиела идет много дорог, рано или поздно передатчик должен где-нибудь здесь объявиться, если, конечно, разбогатев, они не выбросили чемодан в канаву или не решат остаться по эту сторону границы. Но и на такой случай у меня есть человек в Лохиеле. Мы возьмем их. Это только вопрос времени.

— Если, поделив деньги, они не оставят чемодан на свалке.

— Если и так, ребята его найдут.

— Не сомневаюсь. И что теперь?

Орозко пожал плечами:

— О чем ты, Карл?

— Я имею в виду, что мне сейчас делать? Просиживать задницу и попусту терять время?

Орозко взял стул, развернул его и, усевшись по-ковбойски верхом, скрестил толстые руки на высокой спинке:

— Помнишь, вчера я заговорил с тобой о чиканос...

— Сейчас не время, Диего.

— К черту! Тогда о чем ты можешь сейчас говорить?

— Я не хочу говорить вообще.

— Плохо, потому что у меня есть что тебе сказать.

Сидя в кожаном кресле Эрла, Оукли закрыл глаза. Однако это не помешало Орозко начать монотонную речь:

— В прошлом году у Эрла было сломано четыре забора и сожжены до основания два амбара. Это — только детские игрушки, уверен, ничего нельзя доказать. Но если оставаться к этим чиканос глухим, они способны поднять восстание. Мексиканцы видят, что черные повсеместно получают уступки, и полагают, что теперь их очередь. Понимаешь? Если можно чернокожим, то можно и им. Ты когда-нибудь был позади этого ранчо с востока, Карл? Ты когда-нибудь посещал этих мексиканцев, живущих по четырнадцать человек в трехкомнатной саманной хижине? В их семьях недоедание, туберкулез, безработица, детская смертность. Когда есть возможность, они убирают горох за доллар в день, остальное время живут на кукурузных лепешках и фасоли. Редкий подросток имеет работу на скотном дворе или устраивается курьером. И вот, сидя там, на холмах, они смотрят вниз на это ранчо и большой дом, на землю, которую отняли у их дедов. А ты знаешь, как это делалось, Карл? Очень просто. Мексиканец приходил в лавку гринго, чтобы купить продукты, и хозяин ему говорил: «Поставь вот здесь подпись, дам тебе в кредит». И не умеющий читать и писать мексикашка подписывал какой-то документ, потому что нуждался в кредите. А оказывается, подписывал дарственную на свою землю! Судьи и адвокаты, налоговые инспекторы и каждый гринго в Аризоне лишали этих людей их законных прав. Теперь они хотят получить землю назад. И желают знать, собираетесь ли вы отдать им их землю или они должны взять ее сами.

Оукли продолжал сидеть с закрытыми глазами. Его молчание спорило с Орозко, а тот упрямо гудел:

— У меня есть кузен в дальних холмах, живущий, как все там, на фасоли и хлебе. Ни мяса, ни молока. Питьевую воду они берут из оросительной канавы. А Коннистон получает от правительства за аренду ферм суммы, которые превышают доход всех мексиканцев в этом округе, вместе взятых. Мой кузен умирает от голода, Карл.

Оукли наконец открыл глаза и посмотрел на него с изумлением:

— Если он твой кузен, почему же ты позволяешь ему так жить?

— Потому что он слишком горд, чтобы принять мою помощь. Я предлагал ему деньги множество раз.

— Но не слишком горд, чтобы требовать землю, право на которую не имеет.

— Это подлый аргумент, Карл. Не ожидал от тебя такого.

— Это логика лентяя, не годного ни на что, но жаждущего жить в благополучии.

— Ты говоришь как гринго, не принимающий чиканос за равноправных людей.

— О черт, ты же знаешь, Диего, когда у меня неприятности, я скорее обращусь за помощью к тебе, чем к любому знакомому мне гринго.

— Конечно. Но скажи, когда последний раз ты приглашал какого-нибудь мексиканца к себе домой на хороший дружеский обед?

Оукли вскинул голову и сощурил глаза:

— Ты на неправильном пути, Диего. Не пытайся меня пристыдить только потому, что твои чиканос не способны поспеть за временем. И не наезжай со своими бреднями. «Коннистон индастрис» имеет твердое, законное право на это ранчо. В твоих диких речах о чиканос столько же здравого смысла, сколько в разговоре девчонки, которая хочет вернуть назад свою невинность. — Он подался вперед, опершись локтем о стол, как будто хотел отвлечь внимание Орозко. — Наверное, все дело в том, что ты пообщался с каким-нибудь сумасшедшим фанатиком, который узнал, что у тебя через меня есть связь с Коннистоном, и теперь заводишь эти разговоры только для того, чтобы не прослыть среди своих друзей выскочкой или отщепенцем, позабывшим о своих корнях. Хорошо, ты высказался, я тебя послушал, и давай оставим это. Вернись к ним и сообщи, что я не торгуюсь.

— Ты, должно быть, невысоко меня ценишь?

— Я ценю тебя, Диего, но я думаю, что ты заблуждаешься, потому что не хочешь остановиться и сначала подумать.

— Считаешь, я мальчик на побегушках для какого-то важного шишки-мексиканца, который возглавляет движение, а? — Орозко таинственно улыбнулся. — У меня есть для тебя новости, Карл. Я сам — это движение.

Оукли нахмурился:

— Удивлен. Я был лучшего мнения о твоих умственных способностях.

— Правда? Я собираюсь баллотироваться в сенат в следующем году.

— Желаю тебе успехов, — отрезал Оукли с отвращением и собирался прибавить еще пару крутых слов, но тут зазвонил телефон. Он со злостью схватил трубку: — Алло!

— Мистер Оукли? — раздался слабый женский голос.

— Да, это я.

— С вами хочет говорить мистер Бернс, сэр. Из брокерской конторы «Клиланд, Берне и Ли». Соединяю, сэр.

Следом послышался мужской голос:

— Алло, Карл? Это Джим. Продаем по вашему указанию акции «Коннистон индастрис», но сегодня утром курс упал на одну восьмую пункта, уже потеряно три восьмых.

— И что из этого? — огрызнулся Оукли.

— Только хотел вас предупредить. Нет никакого подъема, а близко полдень. Курс может понизиться еще на полпункта.

— Подъем будет, — отрезал Оукли.

— Так вы подтверждаете продажу?

— Конечно.

— Прекрасно, прекрасно. Только я чувствовал, что обязан удостовериться, что вы понимаете, что...

— Я все понимаю, — сказал Оукли. — До свидания. — И, повесив трубку, чертыхнулся.

Орозко спокойно наблюдал за ним. Оукли вновь поднял трубку и набрал код Лос-Анджелеса, прошел коммутатор, секретаря и наконец добрался до нужного человека:

— Фил, я хочу, чтобы вы купили на пять тысяч акций «Коннистон индастрис». И так, чтобы рынок узнал, что это мой заказ. Можешь это сделать?

— Могу, конечно, но зачем? Разве вы только что не просили продать сотню тысяч акций через наш офис?

— Да, это так. И полагаю, что вы это сделали.