Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен

— Можешь не сомневаться, — заверил меня Герт. — Я точно не помню, а Юрка придет, спроси у него.

Проворный кореец не замедлил появиться с новым графинчиком. То, что он принес, понравилось мне гораздо больше. Действительно, водка, хотя с каким-то тонким, еле уловимым ароматом.

— Сюда добавили немного липового цвета, — пояснил он, — и совсем чуточку шафрана. Нравится?

Я молча кивнула. А Герт между тем продолжал играть в молчанку и наслаждаться корейской едой, которая действительно оказалась весьма специфичной на вкус из-за обилия добавленных специй и пряностей. Но я могла ручаться головой, что теперь не перепутала бы корейскую кухню ни с какой другой.

— Скажите, Юра, — обратилась я к нашему хозяину, когда он ненадолго умолк, — что это за картины?

— О, — кореец закатил глаза, — сразу видно культурного и образованного человека. Интеллигенты, которые здесь бывают, всегда смотрят на них. Вы знаете, ведь это копии очень известных картин. В Корее, конечно, — добавил он. — Я когда смотрю на эти картины, всегда чувствую волнение, тоску какую-то, что ли.

— А кто все это нарисовал? — Я смотрела на корейца. — Неужели и это вы сделали сами?

— Нет, — он засмеялся, затряс головой, — какой-то художник предложил их отцу, но просил не называть его имени. Не один человек, кстати, пытался это узнать, но отец у меня, как старый вяз, никогда не станет зря болтать, не то что я…

— А это случаем был не художник Ка… — Я поперхнулась, потому что перехватила выразительный взгляд Герта. — Нет, — добавила я поспешно, — просто показалось.

— А что… — начал было Ли, но из-за ширмы строгий голос проговорил:

— Не инде [24]

— Простите, — кореец поспешно поднялся, — меня зовут.

— Кам она ра [25], — поторопил голос.

Ли опять рассыпался в извинениях и исчез. Мы просидели еще около часа, слушая музыку и рассматривая картины. Мне стало нравиться в этом ресторанчике, свет маленьких фонариков был таким уютным. Разговаривали мы мало. Я замечталась, глядя на расписные ширмы.

— Может, пойдем, Леда, — раздался голос Герта, — а то ты прямо здесь уснешь.

Я согласно кивнула. Мы выбрались в ночную темень, и я с удовольствием глотнула сырого воздуха.

— Давай-ка лучше прогуляемся, — сказал Герт, обнимая меня за талию, — а то ты на ногах еле стоишь.

— А сам-то. — Я засмеялась. — Только учти, я ведь домой на своих двоих только к утру доберусь.

— А зачем тебе домой? — Герт заслонил меня от резкого порыва ветра. — Тут всего три квартала пройти, и будет моя квартира. Посмотришь заодно на мое холостяцкое логово.

— Не знаю. — Я развеселилась, и мне было все равно, куда идти. — Если ты так хочешь, то можем пойти и к тебе. В твое холостяцкое логово, в котором на полу валяются окурки, пачки презервативов, медиаторы, обрывки струн и порножурналы в туалете. Ладно, что я, в первый раз это все увижу, что ли? Пойдем.

— Надеюсь, что ты не пожалеешь. — Он покрепче обнял меня за плечи и увлек в темноту.

— Сейчас откроем дверь и будем дома, — дурашливо пропел Герт, шаря по карманам в поисках ключей. — Черт, куда они подевались?

— Может, ты их потерял? — предположила я, разглядывая рожи фантастических монстров, которыми были расписаны все стены.

Жуткие оскаленные хари перемежались с названиями различных питерских команд, а также нетрезвыми надписями. Фанаты изливались в не совсем цензурной любви к «Серебряному веку» вообще и Герту в частности. Впрочем, всенародная любовь всегда проявляла себя в сопричастности с жизнью кумиров. Исписанные лестничные площадки и даже фасады целых домов — лучшее тому подтверждение. Хорошо еще, что фанатки не караулят подзадержавшегося рок-музыканта.

— Ты, наверное, свои ключи где-нибудь посеял. — Я прислонилась к лилово-красной физиономии монстра с устрашающе выпученными глазами.

— Скажешь тоже, — с удвоенной энергией Герт принялся рыться в карманах, попутно перекладывая из одного в другой разные мелкие вещицы. — Это не то, это тоже, а это откуда взялось? — помогал он сам себе комментариями. — Куда же я их засунул?

— А если не найдешь, что будем делать? — мне до жути надоело торчать под дверью, разглядывая народное творчество, ужасно хотелось сесть, а еще больше лечь.

— Сейчас, сейчас, — бормотал Герт, — да вот же они.

Связка ключей наконец-то появилась из бездонного, судя по всему, кармана. На то, чтобы открыть дверь, ушло всего каких-то пять секунд, после чего он с триуфмом распахнул ее.

— Прошу, сеньорина, мадемуазель, фрейлейн, мисс… Почтите своим визитом мое скромное бунгало.

— И ты всех своих баб зовешь сюда? — Я зашла в коридор. — А мне показалось, что хватит и меня одной.

— Хватит, моя дорогая, теперь ты у меня одна и на всю жизнь.

Еще минут десять Герт мял, тискал и чмокал меня в темном коридоре, но наконец-то отпустил и повел в комнату.

— Может, все-таки включишь свет? — Я шла осторожно, стараясь в темноте не наткнуться на что-нибудь.

— Зачем? — Герт хохотнул. — Я же у себя дома, могу пройти хоть с закрытыми глазами.

Но в ту же секунду на что-то налетел, выпустил мою руку, заматерился. Я старалась не попасть под его размахивающие во все стороны конечности.

— Ладно, Герт, — я примирительно вздохнула, — в другой раз проведешь меня с закрытыми глазами, а сейчас давай-ка врубим освещение.

Герт скрипнул зубами, но все же щелкнул выключателем.

Я огляделась. Никогда раньше мне не приходилось бывать у него дома. Когда он был женат, мы встречались где-нибудь на стороне, а когда наконец-то сбросил с себя узы Гименея, наши пути как-то не пересекались.

Трехкомнатная квартира в старом доме досталась Герту от деда. Мне приходилось бывать в таких. Невероятно высокие потолки, широкие подоконники под узкими, как бойницы, окнами с немыслимо маленькими форточками. Смежный санузел, занимающий не самое маленькое пространство.

Комната, в которой я оказалась, представляла собой зал. Вполне современный, с самой обычной светлого дерева стенкой, заставленной пыльными вазами, с мягкой мебелью, образующей в углу привычный уголок, журнальным столиком под торшером и старым пианино. Надо добавить к этому пузатый комод с одной треснувшей дверцей, огромный палас в абстрактных узорах, застилающий весь пол комнаты, и пучеглазые, с вывернутыми губами африканские маски на стенах. Пыльный кактус на подоконнике не подавал признаков жизни, а каким-то чудом попавший сюда бальзамин изрядно пожелтел и поник, но все же тянулся к свету.

Несомненно, так все было и при Ленке, чувствовалась во всем убранстве заботливая женская рука и неумолимая женская логика, которая все вещи подчиняет своему порядку.

Герт, оставив меня любоваться комнатой, скрылся где-то в недрах квартиры. Пожав плечами, я отправилась дальше. Открыв дверь, осторожно заглянула. Здесь, вероятнее всего, была комната Ксюхи. Стены оклеены веселенькими обоями в желтые цветочки, а сваленные в беспорядке инструменты, стеллажи с разными музыкальными примочками, грудой лежащие в углу картонные коробки говорили о том, что хозяин решил переделать освобожденную детскую в свою music-студию.