Семен Майданный - Смотрящий. Блатной романс

Езда сегодня уже не доставляла ему никакого удовольствия.

А на самом деле ситуация в кабаке развивалась так. Шрам в последний момент заметил, что вышибала, как-то не по роли вжав голову в плечи, стараясь не выдать себя быстрой ходьбой, оставил пост и засеменил в глубь служебных помещений. Сергей поискал глазами халдея - того и след простыл. Глянул на стойку - бармен тоже испарился.

- Мне кажется, любимая, - Шрам властно взял девушку за руку и выдернул из-за стола,- что господин Фейгин оказался большей сукой, чем я думал. - Ему было очень жаль невинную пару молодых людей, но тут себя бы уберечь. Мир жесток, и приходится душиться буквально за каждый глоток воздуха, - не Шрам это выдумал.

Алина ничего не поняла, но, умница, не стала упираться и хвататься за скатерть, ведь каждая секунда стоила сто миллионов долларов. Подгоняемая Сергеем певица, насколько быстро позволяли каблуки-шпильки, кинулась в лабиринт служебок. Отирающийся здесь вышибала тут же получил по мозгам. Сергей и Алина короткими перебежками пересекли кухню...

- Ну как тебе ужин? - когда они оказались на задворках, подарил Сергей Алине нежную, только чуть-чуть натянутую улыбку. А ведь на самом деле ему хотелось чудить и хохотать во весь голос. Если они остались живы - значит, ОН СДЕЛАЛ ЭТО. Он выиграл главную терку. Он заставил поверить в воздух ядовитого барыгу и таки развел. Он отбил нефтетамбинат с концами!

Только на заднем плане горький привкус рябины - оказывается, история, в которой бычара шустрил под барыгой, не из ряда вон. Оказывается, в этом славном городе Питере такое не редкость. И этот город надо ЛЕЧИТЬ!

- Тебе не кажется, милый, что ты слишком давил? - сказала Алина, отсутствующе глядя на проколовшую завесу туч одинокую звезду.

Издалека ее голосу подпела словно очнувшаяся ментовская сирена.

Уважаемый Михаил Хазаров светски баловался. Перед ним на палисандровом столе в фигурной баночке плескалась тушь. Не какая-нибудь китайская дешевка, а из лучшего магазина в Токио. Перед ним веером лежали колонковые кисточки, одна другой тоньше, и несколько прямоугольников рисовой бумаги. Михаил Хазаров пробовал написать иероглиф «Цинь» - три закавыки вверху, две внизу. Каллиграфический понт - такую чистоплюйскую забаву придумал сам себе Михаил Хазаров.

На диване белой кожи Алина листала наманикюренным фиолетовым ноготком глянцевый «Вог». Ее ноги по щиколотки утонули в белоснежном ковровом ворсе, раскинувшемся от плинтуса до плинтуса. Туфель не видать. Они еще не решили, как благородно поступят с сегодняшним вечером. Они находились в личных апартаментах генерального папы, обустроенных сразу за директорским кабинетом инвестиционного фонда «Венком-капитал» на случай, если генеральному папе приспичит расслабиться, не покидая офиса.

На мыкающуюся от безделья пару со стены отстраненно взирал написанный маслом бравый казак в полный рост, опрокинувший покорную черкешенку поперек седла. Михаил Хазаров костью был из донских казаков и любил этим рисануться.

А вообще Михаил Геннадьевич свет Хазаров ждал доклада от Толстого Толяна по аптечному вопросу. Что-то много в Питере за последние месяцы новых аптек прибавилось. Неужели такое выгодное дело?

И вдруг на всю малину тонко и гнусно заныла сирена тревоги на мотив «Он был по ошибке посажен в тюрьму, он золото мыл в Магадане далеком!..».

Кисточка выпала из руки и наповал кляксанула почти удавшийся иероглиф «Цинь». Генеральный папа резко повернул короткую шею. Сбоку от писанного маслом казака стену занимали мониторы. Такие же, как в помещении охраны, только здесь их было на пять штук больше. На черно-белом экране нижнего монитора вовсю разворачивались неприятные события. Люди в пятнистом прикиде и черных шерстяных «презервативах» с прорезями для глаз прикладами «калашей» убеждали охранников на входе не оказывать сопротивления. Аргументы оказались непререкаемыми.

К чести главного папы, он отнесся к увиденному спокойно в разумных пределах. Прежде чем делать ноги, следовало уяснить, кто наехал: менты по принципу «Когда орут бандиты, спокойно дети спят» или деловые партнеры?

К демонстрации сцен насилия подключился второй монитор. На нем черно-белые фигуры без лиц неслись во весь опор по коридору и ставили встречных менеджеров к стенке. Руки на еврообои, ноги врозь как можно шире. А вот волна докатилась и до третьего экрана. На третьем мониторе из вместительного автобуса с госномерами внушительно сыпались все новые и новые бойцы, ранее тихарившиеся в засаде. Сирена тревожно продолжала гнусавить: «...И Родина щедро платила ему березовым соком, березовым соком!»

Поскольку в папиной фирме все двери сопровождались магнитными замками, четвертый монитор объяснил, как бойцы нечестно преодолевают препятствия. Вот боец ухватил за шкирятник нейтрального маркетолога, и тот сам догадался, что пришла пора отпирать очередной рубеж персональной магнитной карточкой. Вопреки инструкции.

Теперь горький расклад был понятен - маски-шоу. И пора было втихаря отваливать. Серьезных вил не ожидалось. Начальник собственной охраны «Венком-капитала» уже дал по всем помещениям отрепетированную команду немедленно стереть с компьютеров шершавые икс-файлы и, когда появятся разлюбезные воинственные гости, не оказывать сопротивления. Еще всем важным людям вне этих стен автоматом на мобильники пошел сигнал тревоги. Что будет дальше, папа знал прекрасно: циничное изъятие документов, мстительное опечатывание компьютеров и прочая прелая ботва, стопорящая работу фонда аж на целехонький месяц. Ничего круче менты предъявить не могли, хотя давно мечтали спеть Михаилу Хазарову песенку «Столыпинский вагон, квадратные колеса, вся жизнь, как перегон - по краешку откоса...».

Но месяц-другой Михаил Хазаров готов был пострадать-потерпеть, свет клином на «Венком-капитале» не сошелся.

- Алина, - без всякой паники сказал верховный папа девушке-награде (за лишения в юности), застегивая жилетку на все пуговицы,- социалистическое возмездие, о котором столько зудели плешаки, свершилось! - Нажав на телевизионном пульте только ему известную комбинацию, папа ухватил певицу за тонкую рученьку и галантно поволок в открывшийся за отъехавшей картиной суперсекретный проход.

Это было не коллекторное подземелье из «Парижских тайн» и не севастопольские известняковые катакомбы. Картина с бедовым казаком, по-машинному ворча, уехала с частью стены, а там был обыкновенный служебный коридор с дежурными желтками освещения. И никого, хотя за дверьми вроде бы жужжит оргтехника - значит, все же тут кто-то обитает. Папа дернул замешкавшуюся спутницу, чтоб ее не расплющила возвращающаяся на место стена. И, не давая опомниться, увлек за собой.