Овидий Горчаков - Антология советского детектива-4

— Всем, кто воевал, досталось! Ранения были?

— Ранений не было, но работа была сложной…

Потихоньку я его выводил на главный вопрос, выводил на свою новую задумку. Он взглянул на меня из–под очков.

— Что–нибудь было особенным в вашей работе, что могло повлиять на ваше здоровье?

— Наверное… Начало войны, доктор, я встретил в Германии…

— Простите! Это по какой же линии?

— По нашей, доктор! На нелегальном положении.

— Зачем вы мне это говорите?

Ого! Легко и свободно, без усилия он принимает вызов!

— Это уже давно не тайна, доктор! Теперь попутно я занимаюсь историей… А вот там, наверное, и закладывалась моя болезнь…

— Там это могло быть! Там все могло быть! Страшная страна! Я тоже был во время войны в Германии. В плену!

— Сочувствую вам, доктор! Досталось, наверное?

— Кто вас ко мне рекомендовал?

Я назвал ему имя его давнего пациента.

— Ложитесь! — приказал он.

Я снял пиджак, рубашку и лег. К спине прикоснулся холодком ободка стетоскоп.

Выслушивал он внимательно, должен отдать ему справедливость. Каждый жест обнаруживал в нем навыки специалиста.

Он увидел шрам на спине от пулевого ранения.

— О–о! — воскликнул он. — Германия?

— Партизанский отряд, доктор!

— Биография у вас, скажу я вам! Эпоха!

Он разрешил мне встать.

— Мы не думали об эпохе, доктор! Не правда ли? Жили, как повелевала совесть!

— И горели, как свечи! — поддержал он разговор. — Стеарин остался, а фитилька частенько не хватает… Сердце у вас пошаливает. Но имейте в виду, что сердце — аппарат выносливый. Только убирать надо все лишнее. Пора отказаться от трубки. Коньяк?

— Коньяк, доктор…

— И от коньяка! Занятия историей не обременительны! Я тоже иногда мысленно возвращаюсь к прошлому… Нельзя сказать, чтобы о фашистском плене написано было мало… А вы знаете, не доходит до молодых… Рассказываю вот дочке, она верит… Но чувствами этого не постигает…

— Да, в стандарты здесь ничего не вгонишь! Звоните, доктор! Может быть, я чем–нибудь и помогу!

Решился уже совсем на прямой намек. Но легко, конечно, и объяснимо желание пациента чем–то помочь своему доктору. И уловил, уловил я в нем какое–то движение, какое–то смятение чувств, беспокойство, при всей его сухости и сдержанности. Он сжал мне руку чуть выше локтя и проговорил:

— Принимайте мои лекарства… Заглядывайте через недельку…

Мы раскланялись…

Солнце между тем совершило положенный ему путь, и его лучи упали на веранду. Блистала серебром хвои елочка. Я снял с гвоздя шляпу и тихо пошел…

12

А теперь послушаем их разговор. В аппаратной собралась вся группа, участвовавшая в операции: Василий, Сретенцев, Волоков…

Сальге. Здравствуйте, доктор!

Раскольцев. Здравствуйте! Я удивлен…

Сальге. У вас два дня не отвечает телефон!

Раскольцев. Идут работы…

Сальге. Знаю! Ведут подземный кабель… Почему?

Раскольцев. Как это почему? Стояла воздушная линия, ведут подземный кабель! Я думаю, это лучше! Надежнее.

Сальге. Мне именно сегодня надо было вам звонить… Случайность?

Раскольцев. Не сходите с ума! Мы два года добивались, чтобы проложили подземный кабель. Я даже и генерала просил…

В этом месте Василий взглянул на меня и даже поднял руку, чтобы я обратил внимание. Действительно, здесь что–то улавливалось в интонации: бытовое, приземленное. Словно бы говорили они об общем и давнем знакомом. Я попросил повторить фразу, отметил для себя, как строились паузы. Пошли дальше.

Сальге. Я не люблю неслучайные случайности!

Раскольцев. Этак нельзя! У меня больше оснований беспокоиться… Вы белым днем являетесь сюда…

(Раскольцев еще и успокаивает его. Это неожиданность!)

Сальге. Белым днем спокойнее. Здесь я управляю своими действиями, а не кто–то иной! Кабель — это вторжение в мою самостоятельность!

Раскольцев. Что вас беспокоит? Вы что–нибудь заметили?

Сальге. Я? Я всегда к этому готов!

(Сыграла все же южная кровь. С огромной самоуверенностью и даже обидой на Раскольцева он произнес эти слова). И добавил:

— Я научился ходить невидимкой… Это моя профессия. Что же вы не поинтересуетесь судьбой своего старого друга?

Раскольцев. Я знал, что она в руках профессионала.

(А он не лишен чувства юмора, этот доктор!)

Не наследили?

Сальге. Смерть человека всегда оставляет след… В душах. Какой–то бандит что–то с ним не поделил… Выбросил его в окно на ходу поезда… Ночью сошел на какой–то маленькой станции, угнал самосвал. Уголовщина…

Раскольцев. Они откопают, что это не Притыков!

Сальге. Ну и что же? Может быть, даже у вас о нем спросят. Только не делайте глупостей! Хвалите его! О покойниках дурно не говорят. Вот к супруге его я напрасно наведывался…

Раскольцев. Не смейте! Это уже под уголовщину не подведешь!

Сальге. И не думаю… Она и не видела меня… Не подумал, что он отвалит в сторону, у нас были больше за вас опасения. Доктор, величина, связи… знакомства… Но все это прошлое! Можно начинать работу! Лекарства мои готовы?

Раскольцев. Не так скоро! Вы сами не торопили меня!

Сальге. Начинайте! Начинайте! Беда другая! Мы рассчитывали на связь через Шкаликова… Придется использовать запасной вариант.

Раскольцев. Он надежен?

Сальге. Что в нашем деле можно считать надежным? Вы могли бы мне это сказать? Мы с вами разыгрываем не рождественский спектакль на детской елке!

Раскольцев. Кто это?

Сальге. Его пароль: «Ангел пустыни»… У нас любят такие экстравагантные обозначения… «Удар грома», «Зимняя гроза», «Созвездие Гончих Псов»…

Раскольцев. Вызывающий пароль…

Сальге. Мне объяснили, что это сюжет русской иконы.

Раскольцев. Так кто же?

Василий почему–то усмехнулся. Наступила пауза. И вдруг после паузы негодующий возглас Раскольцева:

— Вы с ума сошли! Мальчишка! У него нет прошлого!

Понятна усмешка Василия. Не произнес имени, на бумаге написал. Из близких знакомых Раскольцева был этот «Ангел пустыни»!

Сальге. У него есть твердое настоящее… И здесь идет смена поколений, доктор! Я попробую его на скользящей передаче, все сам проверю! У вас с ним связь упрощена! Есть и второй пароль. Он идет после первого… Через несколько фраз — «Привет от Эдвардса!». Все! Как только будет готова посылка, можете к нему обратиться… Отдыхайте! Я больше к вам не пожалую…

Раздались мой голос и голос Сальге, это мы с ним раскланивались. Аппарат умолк.

Мы сидели некоторое время в тяжелой задумчивости. Такая уж профессия, сталкивает она с человеческой подлостью, грязью, предательством, изменой… II все же к этим вещам привыкнуть невозможно.

— Соучастие о убийстве подтвердилось! — заметил Василий. Но он думал уже о другом, как и все мы…