Вячеслав Каликинский - Посол. Разорванный остров

Мацухито по-прежнему молчал, и вместо него вновь заговорил государственный министр:

— Господин посланник, я уже сообщил вам о том, что в Табеле о рангах военно-морских сил Японии чин капитана первого ранга является наивысшим!

— Весьма сожалею, господин государственный министр Главной палаты. Позволю себе высказать убеждение, что нынешняя очевидная недостаточность Табеля о рангах, упомянутого вами, наверняка продиктована молодым возрастом военно-морских сил Японии. До сей поры у вашей страны не было нужды в адмиралах и генералах. Однако поверьте, господин государственный министр, что Японии, уверенно входящей в новую эру своей истории, не сегодня-завтра потребуется пересмотр этого Табеля. Что же касается моего монарха, то я вынужден настаивать на соблюдении его чести, а также на требованиях этикета, принятого при дворе его императорского величества.

— Похоже, мы упёрлись в неразрешимую проблему, господин посланник! — государственный министр заметно побагровел от наглости этого северного варвара и, казалось, лишь усилием воли сдерживал гнев. — Ваша аудиенция закончена, господин посланник!

Отвесив поклон, посланник, не поворачиваясь к императору спиной, сделал несколько шагов назад, чтобы на краю невысокого помоста, ещё раз поклонившись, развернуться и уйти прочь.

В этот момент, пребывавшая в неподвижности фигура императора Мэйдзи шевельнулась, и государственный министр, уловив это движение, поспешно повернулся к микадо всем телом.

— Ну почему же неразрешимую, господин государственный министр? — голос императора, которому нынче исполнилось всего 22 года, был до сих пор по-юношески ломок, а тон несколько смущён. — Посланник великой России, мне кажется, прав. Рано или поздно нам придётся подумать о том, что Японии нужны и адмиралы, и генералы. Почему бы нам не решить эту проблему сейчас, в преддверии решения более важных и насущных проблем, стоящих перед страной?

— Но, Сумера Микото [8] Божественный ветер – одно из почтительных обращений к японскому императору. …

Император встал, сделал несколько шагов вперёд, и, взявшись обеими руками за рукоять меча у пояса, слегка наклонил голову в сторону посланника.

— Сейчас вы можете идти, господин посланник! Однако заверяю вас, что мы подумаем над вашими словами. Вы получите исчерпывающий ответ не позднее завтрашнего дня!

В полдень следующего дня русский консул и поверенный в делах был вновь вызван во дворец, где ему, уже в отсутствии императора, было вручено именное повеление микадо о присвоении Чрезвычайному и Полномочному Послу Японии Эномото Такэаки чина вице-адмирала военно-морских сил Японии.

Уже в коляске, отъезжая от дворца, Струве слегка дотронулся полученным от императора свитком пергамента до колена, сидящего напротив секретаря:

— А что, Иван Никодимыч, тебе так ничего и не удалось узнать об этой персоне? Как его — Эно-мо-то Та-кэа-ки, — по складам прочёл французский перевод императорского указа посланник. — При дворе его величества микадо такового вроде не значится…

— А чёрт бы этих япошек разбирал, ваше высокопревосходительство! — со злобинкой тут же отозвался секретарь. — Простите, конечно, на худом слове. Второй день бьюсь — да почти без толку! Происхождения Эномото, конечно, самого благородного, из здешних дворян — по-ихнему самураев. До нынешнего назначения был управляющим целого острова на севере Японии, Эдзо — они теперь называют его Хоккайдо. В молодости был первым в выпуске здешней Голландской школы мореходов, потом шесть лет изучал в Европе разные науки. В Японию вернулся дублёром голландского капитана на борту построенного там парохода, получил чин капитана первого ранга и должность товарища министра военно-морского флота в прежнем правительстве Бакуфу. А в новом правительстве — управляющий островом. Губернатор, ежели по-нашему, по-российски рассудить…

— Из товарищей министра да в губернаторы самого отдалённого острова? Хм… Это, Иван Никодимыч, больше похоже на почётную ссылку, — заметил консул и поверенный в делах, постукивая свитком по кончику своего носа. — Впрочем, при смене правительств такое чаще всего и происходит. А что говорят о нём наши друзья-голландцы?

— Те тоже ничего не знают, — вздохнул секретарь. — После падения правительства Бакуфу и реставрации императорской власти прежние голландцы из Японии съехали. Стали, как вы изволите выражаться, здесь «персонами нон грата» — поскольку помогали ихнему сёгуну. А которые вновь понаехали — те ничего не знают.

— Ну, да и бог с ним, с этим Эномото! — махнул рукой посланник. — Как-никак, вице-адмирал новоиспечённый… Авось теперь уж министр двора его императорского величества, граф Адлерберг не станет носом крутить! Но ты, Иван Никодимыч, всё ж поузнавай, поразнюхивай насчёт личности этого посланника!

Через четыре дня после объявления русскому посланнику имени будущего Чрезвычайного и Полномочного Посла Японии правительственный гонец высадился на берег Хоккайдо и потребовал у смотрителя порта быструю лошадь и провожатого до резиденции правителя острова. Согнувшись пополам при виде короткого бронзового жезла с вензелем императора, смотритель немедленно выполнил распоряжение посланца.

Уполномоченному Эномото Такэаки гонец передал два свитка, один из которых был опечатан личной яшмовой печатью императора Мэйзди, а второй нёс на себе оттиск фамильного перстня члена кабинета министров правительства, генерала Куроды Киётака.

В императорском свитке сообщалось, что милостью императора Мэйдзи уполномоченному Эномото Такэаки возвращался воинский чин капитана первого ранга. Ему было приказано немедленно прибыть во дворец для получения нового назначения. Курода в своём послании столь же немедленно призывал Эномото явиться к нему для важного разговора — причём прежде, чем ко дворцу императора.

Не прошло и часа, как Эномото, наскоро оставив распоряжения своему ближайшему помощнику — он полагал, что его отсутствие продлится не более недели, максимум двух, — отправился в новую столицу Японии, Токио. Он ещё не знал, что Токио — лишь отправная точка его нового пути через полмира. И что его разлука с Японией продлится долгих четыре года, и что никогда более он не вернётся на поросшие травой холмы острова Эдзо-Хоккайдо.

Генерал Курода жил, что называется, на два дома — в столице и на Хоккайдо, вверенном его заботам и попечению. По линии кабинета министров он занимался заселением острова, освоением его природных богатств. Своего бывшего противника на поле боя, а впоследствии протеже и правую руку Курода Киётака принял в своей столичной резиденции, и тут же предложил Эномото прогуляться по аллеям обширного сада, обнесённого высоким каменным забором.