Виктор Суворов - Аквариум [Новое издание, исправленное и переработанное]

— Что ж, парень, ты нам подходишь, — сказал мне на исходе шестого дня седой экзаменатор. — Организация у нас серьезная. Правила тут такие короткие, что понимает их даже тот, кто ничего не хочет понимать. Закон у нас простой: вход — рубль, выход — два. Это означает, что вступить в организацию трудно, но выйти из нее еще труднее. Для всех членов организации предусмотрен только один выход из нее — через трубу. Для одних этот выход — с почетом, для других — с позором, но для всех нас есть только одна труба. Только через нее мы выходим из организации. Вот она, эта труба…

Я думал, что лицо полковника, заживо сгорающего в печи крематория, будет преследовать меня всю жизнь в ночных кошмарах. Но он никогда мне не снился. А думал я о нем много. И вот что мне непонятно. Объяснили мне, что любил он деньги, любил выпить, женщин любил. За деньги и продался иностранным разведкам. Допустим, что так. Но у него были великолепные возможности бежать на Запад. А он не бежал. На Западе было бы ему вдосталь и денег, и вина, и женщин. А в Москве он деньги все равно тратить не мог. Да и не разгуляешься тут особенно.

Бабник бежал бы к бабам и деньгам, а он ходил по краю, балансируя между жизнью и смертью. Отчего, черт подери? Я кручусь на горячей подушке и уснуть не могу. Первая ночь без экзаменов. А может, телекамера за мной по ночам смотрит? Ну и хрен с ней! Я встаю и показываю кукиш во все углы. Если вы за мной и сейчас следите, то завтра в Центральный Комитет меня не повезут. Затем я решаю, что недостаточно показать им только кукиш, и потому показываю предполагаемой телекамере все, что могу показать. Утром посмотрим, выгонят меня или нет.

Продемонстрировав все, что могу, я удовлетворенно улегся на кровать и тут же уснул в твердой уверенности, что завтра меня выгонят и отправят в Сибирь командовать танковой ротой, а если нет, то тут жить можно, и можно обходить контроль.

Я сплю в кровати блаженно и сладко. Я сплю крепко. Я знаю, что если меня в Аквариум примут, то это будет большая ошибка советской разведки. Я знаю, что если выход останется только один и только через трубу, то для меня этот выход не будет почетным. Я знаю, что и в своей постели я не умру.

Нет, такие как я в своей постели не умирают.

Ах, советская военная разведка, лучше бы ты меня сразу через трубу пропустила!

Меня вновь куда-то везут в закрытой машине с матовыми окнами. Я не вижу куда, и меня никто не видит. Куда же это меня, в Центральный Комитет или в Сибирь? Наверное, все же в Центральный Комитет. Если бы в Сибирь, то мой чемодан со мной бы был, а раз нет чемодана, это может означать, что везут меня не насовсем, а на короткий визит, с возвращением туда, откуда везут.

За окном шумит огромный город, значит, мы где-то в центре. Может быть, это Лубянка? У Лубянки на площади Дзержинского всегда такой шум, как от Ниагарского водопада. Мне почему-то кажется, что мы именно у Лубянки, но в этом нет ничего странного: Центральный Комитет совсем рядом. Наша машина долго стоит, потом куда-то осторожно въезжает. Сзади лязг металлических ворот. Дверь открывается: выходите.

Мы в узеньком мрачном дворике. С четырех сторон высокие старинные стены. Позади нас ворота. Сержанты КГБ у ворот. Во дворик выходят несколько дверей. У некоторых дверей тоже охрана КГБ. У остальных дверей охраны не видно. Вверху, на карнизе, воркуют голуби. Сюда, пожалуйста. Седой показывает какие-то бумаги. Сержант КГБ козыряет: проходите. Седой знает дорогу. Он ведет меня бесконечными коридорами. Красные ковры. Сводчатые потолки. Обитые кожей двери. У нас вновь проверяют документы. Проходите. Лифт бесшумно поднимает нас на третий этаж. Снова коридоры. Большая приемная. Пожилая женщина за столиком. Подождите, пожалуйста. Седой чуть подтолкнул меня сзади и закрыл за мной дверь, оставшись в приемной.

Кабинет с высокими потолками. Окна под потолок. Вид из окон неказистый: напротив глухая стена, и снова голуби на карнизе. Стол дубовый. За столом худой человек в очках в золотой оправе. Костюм коричневый, никаких знаков отличия, ни медалей, ни орденов. Хорошо в армии — посмотрел на погоны, да и начинай говорить: товарищ майор, товарищ подполковник… А как тут начинать? Поэтому я никак не начинаю. Я просто представляюсь:

— Капитан Суворов.

— Здравствуйте, капитан.

— Здравия желаю!

— Мы внимательно изучили вас и решили принять в Аквариум — после соответствующей подготовки, конечно.

— Благодарю вас.

— Сегодня двадцать третье августа. Эту дату, капитан, запомните на всю жизнь. С этого дня вы входите в номенклатуру, мы поднимаем вас на очень высокий ее этаж — в номенклатуру Центрального Комитета. Помимо прочих исключительных привилегий вам предоставляется еще одна: с этого дня вы выходите из-под контроля КГБ. С этого дня КГБ не имеет права задавать вам вопросы, требовать ответы на них, предпринимать какие-либо действия против вас. Если вы совершите ошибку, доложите о ней своему руководителю, он доложит нам. Если вы не доложите, мы все равно о вашей ошибке узнаем. Но в любом случае любое расследование ваших действий будет проводиться только руководителем ГРУ или Отделом административных органов ЦК. О любом контакте с КГБ вы обязаны докладывать своему руководителю. Благополучие ЦК зависит от того, как организации и люди, входящие в номенклатуру ЦК, сумеют сохранить свою независимость от любых других организаций. Благополучие ЦК — это и ваше личное благополучие, капитан. Гордитесь доверием, которое Центральный Комитет оказывает военной разведке и вам лично. Желаю успехов.

Я четко козырнул и вышел.

Тихое озеро в лесу. Камыш. По берегам — березовые рощи. Там, за высоким забором, наша дача. Крошечный пляж. Лодки вверх дном. На другом берегу тоже какие-то дачи бревенчатые. Тоже за зелеными заборами. Тоже под охраной. Зона тут особая. Дачи. Но дачи только для ответственных товарищей. И в эту дачную зону совсем не легко попасть. Дубовые рощи. Озера. Густые леса. Кое-где красные крыши. И вновь зеленые заборы. Проехать к нашему озеру только по одной дороге можно. Других путей нет. Как ни крути вокруг, а все время будешь в зеленые заборы упираться. За нашими заборами тоже чьи-то дачи. Кто-то там по волейбольному мячику стучит. Но нам не положено знать, кто там стучит. А ему к нам не положено заглядывать. А слева у нас забор выше, чем справа. Из-за того забора по вечерам музыка доносится. Очень приятная мелодия. Танго.

Дача у нас большая. Тут нас живет 23 человека. Но места хватило бы и на тридцать. У каждого по маленькой комнатке. Бревенчатые сосновые стены. Запах смолы. Маленький пейзажик на стене. Огромная мягкая кровать. Книжная полка. Внизу холл с большим азиатским ковром. Мы встаем, когда хотим. И делаем, что нравится. Завтрак сытный. Обед скромный. Ужин роскошный. Вечерами мы обычно сидим у камина. Пьем. Травим байки. Мы все в прошлом офицеры средних этажей советской военной разведки. В группе один подполковник, два майора, один старший лейтенант, остальные — капитаны. Один из нас в прошлом летчик-истребитель. Двое ракетчиков. Один десантник. Один командир ракетного катера. Военный врач. Военный юрист. В общем, очень цветастый букет. Мы служили под началом разных людей. Каждый из нас по каким-то причинам попал в фарватер какого-нибудь военного разведчика дивизионного, армейского или более высокого уровня. Каждого из нас кто-то отбирал в свою персональную группу. И вот именно из этих групп Аквариум выбирает своих кандидатов. Понятно, что, забирая людей у руководителей разведки на низших этажах, Аквариум вовсе не стремился забрать всех или самых лучших. Нет. Если у Кравцова Аквариум сегодня заберет всех его лучших ребят, завтра Кравцов не будет выбирать свою свиту так кропотливо. Поэтому Аквариум отбирает людей у нижестоящих начальников осторожно, чтобы не отбить у них охоту уделять выбору людей столь пристальное внимание.