Евгений Воеводин - Твердый сплав [Повесть]

Этого человека зовут Лев Петрович Савченко, сейчас он работает инженером здесь, на металлургическом заводе.

Пылаев осторожно перебил Трояновского:

— Значит, он разыскал вас и вернул тетрадь сына?

— Да. До этого он работал где-то на Урале. Ему удалось перейти линию фронта, он был ранен… И приехал сюда уже с Урала.

Пылаев поблагодарил его, раздумывая над тем, как приступить ко второй части этого разговора — второй и самой для него важной.

Наконец он спросил:

— Стало быть, эта тетрадь — единственное, что осталось?

— Да.

— А не принадлежала ли вашему сыну вот эта вещь?

Он вынул из нагрудного кармана массивный серебряный портсигар с монограммой «ВТ» и протянул Трояновскому. Старик взял его и вдруг вскочил, стиснул портсигар дрожащими, побелевшими от усилия пальцами.

— Боже мой!.. Володя… Это… это мой… мой подарок…

Он задыхался. Пылаев, встревоженный, потянулся было к стоящему на столе графину, но Трояновский остановил его:

— Ничего, ничего… Это сейчас пройдет… Простите меня, пожалуйста… Сейчас, сейчас… Вот так, все и прошло. Да, это его портсигар.

Пылаев облегченно вздохнул, откидываясь на спинку кресла. Ему казалось, что его до сих пор тоже что-то душило, а теперь отлегло от сердца. Значит, именно сюда, к Трояновскому, шел шпион, убитый на границе. Что это? Удача? Счастливое стечение обстоятельств? Пылаев мельком подумал об этом. Нет, просто правильно избранный путь. В конце концов он рано или поздно пришел бы к Трояновскому, его имя значилось в том списке, который подготовили в милиции.

Оставалось последнее, но не главное: узнать, Владимир ли писал эту записку или нет. Уходя от Трояновского, Пылаев унес с собой несколько писем Владимира: опытные специалисты быстро определят, его ли это почерк.

Но прежде чем уйти от Трояновского, Пылаев долго еще разговаривал с ним о Владимире, и профессор уже охотно рассказывал о работе сына над новым твердым сплавом, о его дружбе с уральским металлургом — дай бог памяти, как его фамилия?.. Пылаев подсказал: «Дробышев», и профессор удивился:

— И это вы знаете? Но в чем же тогда дело?

Подполковник ответил уклончиво:

— Мало ли плохих людей еще живет на белом свете…

Трояновский проводил Пылаева до дверей и, пожимая на прощание руку, тихо сказал:

— Я никому, разумеется, ничего не скажу. Но после того как вы кончите следствие, я могу рассчитывать…

— Портсигар? — догадался Пылаев. — Ну, конечно, мы вернем его вам.

Вечером Пылаев позвонил генералу домой. К телефону подошел Тимошка и пискливым голоском сказал: «Алё! Тимоша слушает». Пылаев засмеялся:

— Здравствуй, Тимоша. Это дядя Пылаев говорит — узнаешь? Ну, тот самый, который тебе корабли из бумаги делал. А дедушка дома?

Тимошка что-то долго соображал, пыхтел и, наконец, снова пропищал:

— Дома. Сам телевизор смотрит, а мне не дает и спать прогоняет, а там… а там инте-ре-есно…

Но Черкашин уже отнял у Тимошки трубку, и Пылаев услышал его смех: «Ах ты болтунишка…»

— Я слушаю, — сказал Черкашин.

— Товарищ генерал, это подполковник Пылаев говорит.

— Да, да…

— Так вот… Начало удачное.

— Подтвердилось?

— Да.

Черкашин снова засмеялся, и Пылаев не понял: то ли Тимошка выкинул там какую-нибудь смешную штуку, то ли это был удовлетворенный смех оттого, что в следствии наступил перелом.

— Приезжай сейчас ко мне, — переходя на «ты», попросил Черкашин. — Посидим, побалакаем. А то тут мои женщины заставляют меня «Кармен» по телевизору слушать, а я не хочу. Карменсите годиков этак за шестьдесят, дамочка в три обхвата — не очаровывает…

Доклад Пылаева на «оперативке» генерал отложил до приезда Шилкова. И как ни рвался Пылаев «в бой», как ни хотелось ему продолжить следствие, ему приходилось сдерживаться и ждать Шилкова еще два дня. Приказ Черкашина был ясен: не спешить, обмозговать все получше, с тем чтобы выступить на «оперативке» со сложившимися — пусть и предварительными — выводами. Впрочем, Пылаев, подчинившись приказу, признался себе, что так разумнее, спешка здесь ни к чему. Он еще раз обозлился на свой характер, на это нет-нет, да и прорывавшееся нетерпение… Спешить сейчас действительно нельзя; можно спугнуть врага, если это он попал в орбиту следствия. Пылаеву оставалось одно — размышлять. За раздумьями не так медленно тянулось время. Пылаев досадливо морщился: ах, Шилков, Шилков, не может лететь в самолете — чекист, а не выносит высоты.

Весь выходной он просидел дома и был рад, что жена уехала с утра за город кататься на лыжах, а у матери нашлась обычная «сотня дел», и она тоже ушла, оставив подробную записку, в какой кастрюльке щи, где лежат котлеты и как сварить кисель из порошка. Пылаев попробовал было сварить кисель, но у него получилась какая-то странная жидкость, скорее напоминающая слабый раствор марганцовки. Он усмехнулся: «Нет, этой науки вовек не постичь. Пойду лучше работать…»

Все, что удалось узнать, он теперь последовательно перебирал, сопоставлял, сравнивал, искал связь между событиями. Мысленно он возвращался к той минуте, когда увидел на столе начальника погранзаставы паспорт, портсигар, пистолет, ампулы с ядом, записку. Потом он оказывался в комнате демобилизованного офицера, оглядывал неуютное холостяцкое жилье, книги, фотографию красивой женщины, сломанную электрическую бритву фирмы «PN и К°». Затем он снова вспоминал скучные сведения: «Владимир Викторович Трояновский, инженер-металлург, год рождения 1911. Официальных документов о гибели нет».

Итак, ясно пока одно: враг шел к Трояновскому, шел его шантажировать. Зачем — тоже вроде бы ясно: работа профессора — секретная; новый сплав, как утверждают ученые, должен найти самое широкое применение в оборонной промышленности. Но не мог же враг идти только к профессору. У него не было с собой ни рации, ни кодов: значит — здесь может быть кто-то, у кого есть и то и другое, припрятанное про запас. Да и должен же был шпион у кого-то жить в конце концов, с кем-то работать, потому что слишком уж слабенькое было у него «оснащение»: он шел налегке. Обычно так идут только тогда, когда есть хорошие явки, связи.

Да, скорее всего, что так. Почему шпион должен был рассчитывать на легкий успех при вербовке Трояновского? Ничего подобного, он и не рассчитывал на это. Смешно было бы думать, что видный советский ученый так просто попадет в руки иностранной разведки. Конечно, шпион рассчитывал либо на долгую осаду, либо…

В коричневом кожаном футляре был яд. «Джентльмены удачи» не брезгуют никакими средствами. И яд-то какой: его не найдешь в организме отравленного, а сама смерть от него точно напоминает смерть от инфаркта. Трояновский стар, и если яд предназначался ему, если бы врагам удалось пустить его в ход, следствие запуталось бы надолго.