Алистер Маклин - Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет»

— Опасаюсь, что моя память и мое мышление в данный момент не на высоте, — извиняюще отметил Рейнольдс и уставился на струйки пота, постоянно текущие со лба и падающие в покрывавшую пол воду. — Считаете, что наш приятель решил нас расплавить?..

— Похоже на то... А относительно предмета нашего разговора мне кажется, что мы говорим слишком много и не в том месте. Вы не чувствуете даже немного больше доброго расположения к нашему достойному началь-нику тюрьмы?

— Нет.

— Ох как хорошо, — философски вздохнул Янчи. — Понимание причин образования лавины, я полагаю, не ведет к тому, что придавленный ею человек не становится к ней за это благодарнее. — Он прервался и повернулся, чтобы поглядеть на дверь. — Боюсь, — пробормотал он, — что наша уединенность вот-вот нарушится снова...

Вошли охранники, отвязали их, подняли на ноги, протащили к двери, вверх и через двор в своей обычной резкой и бесцеремонной манере. Старший постучал в дверь кабинета начальника тюрьмы, подождал приказа, открыл дверь и втолкнул заключенных. Начальник тюрьмы был в кабинете не один. Рейнольдс сразу узнал полковника Иосифа Гидаша, заместителя начальника АВО. Гидаш поднялся, едва они вошли, и подошел к тому месту, где пытался твердо стоять Рейнольдс, хотя зубы его стучали и все тело колотила дрожь. Даже без наркотиков постоянные изменения температуры в амплитуде сотни градусов производили на него разрушающий эффект. Гидаш улыбнулся.

— Ну, капитан Рейнольдс, мы встречаемся снова, если так можно выразиться. Обстоятельства для вас, опасаюсь, в этот раз еще менее благоприятные, чем в прошлый. Это напоминает мне, что вы, наверное, рады будете услышать, что ваш друг Коко уже поправился и вернулся к выполнению своих служебных обязанностей, хотя все еще здорово хромает.

— Сожалею, что услышал об этом, — коротко ответил Рейнольдс. — Я ударил его недостаточно сильно.

Гидаш поднял бровь и повернул голову, чтобы посмотреть на начальника тюрьмы.

— Утром они подверглись обработке по полной программе?

— Да, полковник. Необычайно высокий уровень сопротивляемости. Но для меня это является в какой-то мере научным вызовом. Они заговорят еще до полуночи.

— Конечно. Уверен, что заговорят. — Гидаш опять обернулся к Рейнольдсу. — Суд над вами состоится в четверг, в городском народном суде. Объявление об этом будет сделано завтра. Мы предполагаем немедленное предоставление виз и лучшие номера отелей каждому западному журналисту, который пожелает присутствовать на суде.

— Ни для кого места там больше не найдется, — пробормотал Рейнольдс.

— Что нам в высшей степени и подходит... Однако это для меня лично представляет не такой интерес по сравнению с другим, менее публичным процессом, который будет иметь место в начале недели. — Гидаш прошелся по кабинету и остановился перед Янчи. — В этот момент, должен откровенно признаться, я достиг того, что было моим всепожирающим желанием и главной задачей моей жизни. Я говорю о встрече при определенных обстоятельствах с человеком, который доставил мне наибольшие беспокойства, досаду, расстройство и вереницу бессонных ночей, чем объединенные усилия всех других врагов государства, каких я когда-либо знал. Да, я признаю это. Целых семь лет вы почти постоянно переходили мне дорогy, защищали и вывозили из страны сотни предателей и врагов коммунизма, Вмешиваясь в события, и нарушали законы. Последние восемнадцать месяцев вашей деятельности, которой помогал неудачливый, но великолепный майор Говарт, стали совершенно нетерпимыми. Но дорога пришла к своему естественному концу, как она и должна приходить к концу для каждого. Я не могу дождаться, чтобы услышать, как вы заговорите... Ваше имя, мой друг?

— Янчи, это единственное имя, которое я имею.

— Конечно. Я не ожидал ничего другого. — Гидаш прервался на половине фразы, глаза его расширились, и от лица отхлынула краска. Он сделал шаг назад. Потом второй. — Как вы сказали, Bac зовут?.. — хриплым шепотом спросил он.

Рейнольдс удивленно взглянул на него.

— Янчи. Просто Янчи.

Секунд десять царило полное молчание. Все смотрели на полковника АВО. Гидаш облизнул губы и хрипло приказал:

— Повернитесь.

Янчи повернулся, и Гидаш уставился на закованные наручниками руки. Послышался быстрый вдох. Янчи повернулся без всякого приказа.

— Вы же мертвы... — все тем же хриплым шепотом произнес Гидаш с совершенно обескураженным видом. — Вы умерли два года назад. Когда мы забрали вашу жену...

— Я не умер, мой дорогой Гидаш, — прервал его Янчи. — Умер другой человек. Были десятки самоубийств, когда ваши коричневые грузовики в ту неделю были так заняты. Вы просто взяли одного, который был более похож на меня по внешности и телосложению. Мы принесли его в нашу квартиру, подгримировали его и разрисовали руки так, чтобы в медицинском свидетельстве о смерти отразили особые приметы. Майор Говарт, как вы теперь уже понимаете, гений перевоплощения. — Янчи пожал плечами. — Конечно, заниматься этим было неприятно, но ведь, во всяком случае, тот человек был уже мертв. Моя жена была жива. Мы считали, что она останется жить, если меня посчитают умершим.

— Вижу... В самом деле вижу... — Полковник Гидаш имел некоторое время, чтобы прийти в себя и восстановить душевное равновесие, но не мог скрыть возбуждение в своем голосе. — Не удивительно, что нам не удавалось поймать вас так долго. Не удивительно, что мы не могли разгромить вашу организацию. Если бы я знал... если бы я знал... Действительно, для меня похвально иметь вас в качестве противника.

— Полковник Гидаш, — вопросительно обратился начальник тюрьмы, — кто этот человек?..

— Человек, который никогда, увы, не будет судим в Будапеште. В Киеве. Возможно, в Москве. Но в Будапеште — никогда... Начальник тюрьмы, позвольте представить генерал-майора Алексиса Иллюрина, старше которого был только генерал Власов в Украинской освободительной армии.

— Иллюрин?.. — уставился на Янчи начальник тюрьмы. — Иллюрин... Здесь, в моем кабинете?.. Это невозможно!..

— Да, знаю, что это невозможно, но в мире он единственный человек с такими руками. Он еще не заговорил? Нет? Но он заговорит. Вы должны получить от него полное признание до того времени, как он отправится в Россию. — Гидаш посмотрел на часы. — Так много работы, о мой начальник тюрьмы, и так мало времени на ее выполнение. Машину. Хорошо охраняйте моего друга до моего возвращения. Вернусь через два часа. Самое большее — через три. Иллюрин!.. Боже мой, Иллюрин...

Оказавшись вновь в каменном подвале, Янчи и Рейнольдс мало что могли сказать друг другу. Даже всегдашний оптимизм Янчи, казалось, оставил его. Однако лицо его оставалось таким же безмятежным, как и всегда. Но Рейнольдсу было ясно, что все кончено, и для Янчи больше, чем для него самого. Была разыграна последняя карта. Он подумал, что скрывается нечто трагическое за человеком, спокойно сидевшим напротив него. Гигант, низвергнутый в прах, но спокойный и ничего не боящийся.