Минель Левин - Тайна Орлиной сопки. Повести

Первичный осмотр поезда ничего не дал. Начальник заставы уточнил:

— Вы отправились из Реги-Равона в три часа пятьдесят минут?

Ахмедов закивал.

— В три часа сорок пять минут, — поправил машинист, молодой парень в динамовской футболке, очень довольный, что обратил на себя внимание пограничников.

— Почему в три часа сорок пять минут? — спросил капитан.

— А наш кондуктор всегда торопится.

«Может быть, подгонял к нарушителю?» — мелькнула мысль у Ярцева, и он повторил вопрос.

— А лишнее время отводится на подъем.

«Нет, он, конечно, здесь ни при чем, — подумал Ярцев. — Ахмедов — демобилизованный солдат, комсомолец. Его отец участвовал в разгроме басмачества».

Капитан повернулся к кондуктору:

— Вы ничего подозрительного не заметили в пути?

— Нет, — ответил Ахмедов.

Амур, увидев пограничников, завилял хвостом. Капитан Ярцев внимательно посмотрел на Ковалдина — тот лишь пожал плечами. Тогда Ярцев показал на последнюю платформу, груженную станками. По команде вожатого Амур легко прыгнул в тамбур.

— След! — строго приказал Петр.

Амур послушно обнюхал тамбур. Соскочил на пути и, ощетинившись, побежал по шпалам назад, к мосту. У Ковалдина отлегло от сердца.

Начальник заставы разрешил дежурному по станции отправлять поезд и догнал Ковалдина.

Возле железнодорожной будки Амур свернул к поселку. На мгновение остановился у газетной витрины. Капитан Ярцев заметил, что угол вчерашнего номера газеты оторван.

Припадая к земле, Амур побежал дальше, тихонько повизгивая. Теперь Ковалдин верил, что овчарка идет по свежему следу.

Слегка замешкавшись на площади перед кинотеатром, Амур рванулся через дорогу и ткнулся мордой в закрытую на щеколду калитку.

— Гостиница? — удивился Ковалдин.

Амур действительно привел их к воротам гостиницы.

По тополевой аллейке уже бежала перепуганная дежурная.

— Сейчас, сейчас открою!

Амур чуть не сбил ее с ног.

— Заходил кто-нибудь? — спросил Ярцев.

Она развела руками:

— Не видела.

Амур взбежал на крыльцо, жадно втянул в себя воздух. Потом обогнул здание, подскочил к приоткрытой фанерной двери с аккуратной дощечкой: «Квартира». Капитан знал, что эта квартира Ефремовых.

Водитель автопогрузчика сидел за столом. Он побледнел, увидев пограничников.

— Извините за вторжение, — сказал Ярцев.

— Пожалуйста, пожалуйста. — Ефремов положил руки на стол. Шелушащиеся, мозолистые, с ободранными ногтями, они заметно дрожали. Он хотел сцепить пальцы, чтобы унять дрожь, но пальцы ускользали, не слушались.

— Прошу ответить на несколько вопросов, — обратился к нему капитан. — Во-первых, когда вы сюда прибыли?

— На рассвете… Поездом.

— Где ехали?

— На последней платформе.

— Кто вас видел?

— Никто. Я опаздывал и вскочил уже на ходу. Кондуктора на платформе не было.

— Где тот человек, с которым вы встретились на отметке 1-400?

— Я ни с кем не встречался. — В глазах Ефремова промелькнул испуг.

— Вы ехали в тамбуре?

— Нет, я укрылся за станками.

— Ну хорошо. А зачем вдруг вам понадобилось ночью ехать в райцентр?

— Я ехал домой, навестить жену.

— Почему так спешно?

— Вспомнил… — Ефремов говорил с трудом. Потянулся за водой и опрокинул стакан.

— Успокойтесь! — сказал Ярцев. Только сейчас он как следует разглядел комнату. Два окна, занавешенные марлей. Между ними аккуратно заправленная никелированная кровать.

«Этой ночью на нее не ложились», — подумал капитан.

— Итак, что же вы вспомнили?

— Я вспомнил… — голос у Ефремова звучал виновато, — что у Надежды… жены, значит… рождение. Сегодня. Все время помнил, а тут забыл. Я знал, что в три часа пятьдесят минут со станции отправится поезд. А в семь десять из райцентра пойдет в Реги-Равон…

Вот и решил съездить, чтобы поздравить…

— Кстати, а где ваша жена? — спросил капитан.

— Ее не было дома, — ответил Ефремов. — Я хотел спросить у дежурной, где она, и пошел в гостиницу. Но дверь была заперта.

«Вот почему Амур вначале потянул в гостиницу!» — подумал Ярцев.

— Расскажите, как вы шли с вокзала домой.

Ефремов задумался.

— По шпалам до будки… — Пауза. — Потом — в поселок… — Опять пауза. — Я не знаю, что говорить…

И вдруг произнес скороговоркой, точно обрадовался, что вспомнил:

— Страшно захотелось курить. Была махорка. С фронта предпочитаю махорку. В какой-то витрине оторвал кусочек газеты…

— Возможно, все так и было, — сказал Ярцев. — Но тем не менее прошу вас пройти с нами.

У дежурной по гостинице капитан узнал, что жена Ефремова на совещании в столице республики. Сегодня должна вернуться.

Хорошо живется на свете, когда есть верные друзья — Пахта и Хунук. Пахта — среднеазиатская овчарка с рыжей короткой шерстью. Хунук — неопределенной породы, с длинными лапами. Косматая морда смахивает на пуделя. Глаз выбит. Может быть, потому назвали его Хунук. [7] Здесь: некрасивый (тадж.)

Пахта и Хунук знают свое дело: хозяйским рыком сгоняют овец в укрытие, оберегают их.

Весело потрескивает кизяк. В котле жарится мясо, перемешанное с луком и морковью. Таир, молодой чабан, деревянной ложкой отодвинул крышку. Кряхтя, к котлу подошел старый Хол. На ладони у него хрустящая пресная лепешка — фатир.

Невидимый за барханами, плыл катер. Хол прислушался. Любит он тихую ночь, бледное пламя костра, яркие звезды. И еще крепкий нас . [8] Жевательный табак.

Костер медленно догорал. Так же медленно тянулась ночь.

Таир прилег и закрыл глаза. Старый Хол тоже начал дремать, время от времени покрикивая на Пахту и Хунука, когда они слишком громко лаяли.

Молодой чабан заснул, широко разбросав руки. Здесь, за барханами, почти нет комаров, и сны такие сладкие. А стариковский сон чуток. Хол слышал, как возвращался катер, потом прошел поезд. И опять шум винтов… Но в предрассветный час и ему захотелось спать. А тут вдруг словно с цепи сорвались Пахта и Хунук.

Старик разбудил помощника — ведь рядом граница.

Тревожно заблеяли овцы. Таир подошел к воротам, заглянул в кошару. Овцы метались: попробуй тут разберись, в чем дело?

Собаки уже охрипли от лая.

— Смотри! — вдруг окликнул старый Хол своего помощника.

Таир тоже увидел, как в небе разрывалась сигнальная ракета.

Старший сержант Боярун, лучший инструктор службы собак отряда, прорабатывал тот же след, что и Ковалдин. Его Дозор также вскоре вышел к железной дороге. Примерно через два километра от отметки 1-400, где рельсы делали очередной поворот, Дозор насторожился. Он сошел с полотна и нерешительно остановился возле едва различимого отпечатка следа, оставленного человеком, обутым в кауши. [9] Национальный вид обуви типа калош.