Евгений Коршунов - Операция «Хамелеон» [трилогия]

Петр бежал не разбирая дороги, спотыкаясь о корни, путаясь в кустах, бежал туда, откуда все яснее слышался ровный гул реки. Там было спасение.

…Солнце застало его лежащим на поляне в нескольких милях от места ночного происшествия. Он очнулся от того, что кто‑то брызгал на него водой.

Петр открыл лицо и увидел прямо над собой лицо комиссара Прайса.

— Ну, сынок, — сказал Прайс, как будто бы они и не расставались, — вы выпутались и на этот раз.

И когда Петр, все еще ничего не понимая, сел, он увидел весело улыбающегося Сэма и рядом с ним спокойного, невозмутимого мулата.

— Вы? — спросил Петр с таким видом, что Прайс дробно рассмеялся.

— А кто же? Этот парень (он кивнул на сержанта) примчался ко мне ночью, и мы вместе с Сэмом думали, что найдем тут лишь ваше бездыханное тело.

— Но как вы нашли меня?

Петр все еще не мог поверить собственным глазам.

— Охотники! Сержант из здешних краев, и во всех деревнях вокруг у него родня. Местные следопыты разыскали вас довольно быстро.

— А что…

Петр не договорил. Лицо Прайса помрачнело.

— В Луисе всю ночь шли бои.

— Ну а теперь? Кто у власти теперь? — нетерпеливо перебил его Петр.

— Совет национального освобождения! — восторженно выкрикнул Сэм. — И во главе — майор Нначи!

— Нагахан убит, Аджайи бежал, — все тем же неторопливым тоном продолжал Прайс. — А мне новые власти приказали отыскать ваши тела: ваше и генерала Дунгаса. Бедному генералу повезло куда меньше…

Петр глубоко вдохнул свежий утренний воздух.

Неяркое солнце скрылось за огромной иссиня‑черной тучей, наползавшей с севера. Громыхнул гром.

И Петру вспомнились слова Дарамолы, сказанные несколько месяцев назад, когда они возвращались из объятой восстанием Каруны:

«И придет большой дождь»…

Что будет после этого дождя? Какие новые испытания уготовила судьба Гвиании?

Обоко открылся сразу за резким поворотом извилистой дороги — слева, в неожиданно глубокой и темной чаще, образованной скользкими скалистыми холмами, кое‑где покрытыми лоскутами сочной плотной зелени. Город был задернут плотной и мутной кисеей мелкого холодного дождя, и хотя до вечера было еще далеко, казалось, что в Обоко уже наступили сумерки. Тяжелые черные тучи медленно и низко плыли над безжизненными холмами, оставляя на их голых скалистых вершинах унылые серые клочья. Время от времени раздавался сухой треск — молнии ветвистыми огненными трещинами расчерчивали серое небо, потом глухо обрушивался гром, многократно усиленный резонатором каменной чаши, в которой были беспорядочно разбросаны домишки Обоко — столицы Поречья, Южной провинции Гвиании.

Белые вспышки молний слепили, многократно отражаясь в мокрых каменных срезах холмов, вдоль которых спускалась в город узкая извилистая лента выщербленного асфальта. Она шла спиралью, почти кольцами — одно над другим, вдоль всей каменной чаши. Сидевшему в машине человеку вдруг стало казаться, что зеленый военный «мерседес», на заднем сиденье которого он ехал с молчаливым лейтенантом гвианийской армии, — люлька гигантской ярмарочной карусели, а белый губернаторский дом далеко внизу, в центре города, — ее ось.

Молоденький лейтенант со щегольской щеточкой усиков то и дело посматривал на дешевые контрабандные часы, но не торопил водителя. Шофер сидел бесстрастный, равнодушный. И машина и шофер принадлежали губернатору, и лейтенант, получивший адъютантскую должность при губернаторе всего две недели назад, еще не рисковал ими распоряжаться.

Покружив по гигантской асфальтовой спирали, машина наконец ворвалась в притихший сырой город и понеслась по пустой, покрытой красной грязью улице без тротуаров, вдоль которой тянулись подслеповатые одноэтажные домишки. Глиняные стены их, когда‑то белые, за сезон дождей посерели, были забрызганы грязью из‑под колес проезжавших мимо машин.

Из огороженных глиняными стенами двориков уже тянулись горьковатые дымки жаровен и неподвижно висели над рыжим от ржавчины железом мокрых крыш: горожане встречали наступающий вечер. Улица неожиданно круто повернула и с разбега уперлась в темно‑зеленые решетчатые створки ворот, от которых по обе стороны тянулась невысокая, увитая лианами стена из дикого, беленного известью камня, за ней была другая стена — мокрые темно‑зеленые кроны могучих деревьев манго.

Солдаты с закинутыми за плечи прикладом вверх карабинами, в потемневших от дождя маскировочных куртках поспешно открыли решетчатые створки чугунных ворот, на которых красовались белые с золотом гербы округа — единорог и лев под скрещенными мечами.

За воротами открылась длинная, посыпанная хрустким гравием аллея — и через минуту «мерседес» резко затормозил у губернаторского дома, двухэтажного, с белыми колоннами по фасаду, с высокой красной кирпичной трубой. Как и требовал колониальный стиль, у деревянного крыльца стояли на белых бетонных тумбах старинные чугунные пушки времен первых португальских визитов в Западную Африку. Два гигантских, выше дома, слоновых клыка возвышались там, где кончалась манговая аллея, их острые концы скрещивались и поддерживали большую, раскрашенную под золото нелепую корону. Это были лишь символы — проволочные каркасы, обмотанные широкой брезентовой лентой, напоминавшие о тех временах, когда по просторам провинции бродили огромные стада никого и ничего не боявшихся слонов.

С крыльца навстречу «мерседесу» сейчас же сбежал солдат с большим красным зонтом, украшенным надписью «Кока‑кола», босой, его светло‑зеленые брюки были закатаны почти до колен.

Он поспешно распахнул дверь машины и помог выбраться прибывшему советскому журналисту, старательно прикрывая его зонтом: дождь гулко барабанил по туго натянутому полотну. Петр обернулся, ожидая, что щеголеватый адъютант последует за ним, но офицер лишь сдержанно кивнул и поднес руку к блестящему козырьку своей новенькой фуражки.

На крыльце Петра уже ждал другой офицер. Этот был в изрядно поношенной мешковатой пятнистой форме. Давно не бритые щеки, черный берет, надвинутый на правую бровь, и автомат, закинутый за плечо, придавали ему свирепость и воинственность.

— Мистер Николаев, его превосходительство ждет вас, — сказал он, пропуская Петра мимо себя и обшаривая его цепким взглядом.

Петр шагнул на каменную ступень под навес из гофрированного железа, по которому монотонной дробью рассыпался дождь.

— Прошу, — учтиво нагнул голову офицер, удовлетворенный осмотром гостя, и они вошли в холл, где в беспорядке стояло несколько продавленных, потертых кресел и ярко пылал огонь в большом, основательно закопченном камине.