Евгений Коршунов - Операция «Хамелеон» [трилогия]

— Тогда с тобою лучше дружить, бади! — поддержал Петра Френдли. — Из него получился бы неплохой бизнесмен, ребята!

Все засмеялись: корреспондента Ассошиэйтед Пресс в Луисе недолюбливали за сварливость.

«С этим дурацким положением надо кончать, — подумал Петр. — А рассказать все, пожалуй, надо будет Мартину Френдли. И дать ему прослушать пленку диктофона!»

— И все же Питер ведет себя не по‑товарищески! — пророкотал Серж Богар. — Но… Смотрите‑ка! Похоже, нам несут пресс‑релизы [8] Информационные бюллетени. …

Действительно, стараясь не шуметь, почти на цыпочках, к ним проскользнул солдат со стопкой листков бумаги и принялся передавать их по нескольку страничек для каждого.

Петр, сидевший у самого каната, принимал их у солдата и, не глядя, передавал Войтовичу, тот — дальше.

— Пресс‑релиз, — заглянув в листки, подтвердил Френдли предположение Богара. — Речь короля Макензуа Второго… Текст провозглашения независимой Республики Поречье… Решение совета вождей о назначении подполковника Эбахона президентом и произведении его в маршалы… Обращение нового президента к нации…

Его никто не слушал: все жадно читали отпечатанные на ротаторе строчки.

Петр тоже принялся за чтение своего экземпляра. Первая страница… Макензуа говорит об исторической роли идонго… Вторая… сообщает о добрых предзнаменованиях, полученных жрецами в ходе общения с потусторонними силами… Третья…

Петр удивленно замер. Между второй и третьей страницами лежал свернутый вдвое листок, явно не имеющий никакого отношения к содержанию пресс‑релиза.

Петр осторожно развернул его.

«Дорогой Питер… — побежали перед глазами размашистые строчки английских фраз. — Нам необходимо срочно поговорить. Ваш Жак».

Жак? Петр оглянулся: солдат, принесший пресс‑релизы, уже исчез. Жак… Значит, покойный Даджума был прав. Жак здесь, он вернулся в Гвианию, как вернулись Элинор и Роберт, Аджайи и Блейк. Что он здесь делает, в мятежном Поречье?

…Короля Макензуа сменил у микрофона король Эдвард Третий, как объявили репродукторы, установленные на стадионе, тот самый дряхлый старикашка в леопардовой шкуре и широкополой синей шляпе с белой розеткой. После громоподобного рыканья Макензуа его тоненький голос, усилить который не в состоянии были даже микрофоны, казался занудливым комариным писком.

Однако король Эдвард был куда темпераментнее короля Макензуа. Потрясая метелкой из конского волоса, он прыгал у микрофона, словно исполнял ритуальный танец. И на каждый его визгливый, истеричный выкрик стадион отвечал единым яростным всхлипом.

— А страсти накаляются, — тихо сказал Петру Войтович. Вместо ответа Петр протянул ему записку, найденную в пресс‑релизе. Войтович прочел ее раз, другой, аккуратно сложил и вернул Петру.

— Жак… Жак Ювелен, — произнес он задумчиво. — А ты помнишь… его настоящее имя?

— Жорж Шевалье…

Мог ли Петр не помнить это имя, имя человека, с которым они были вместе на севере Гвиании, в Каруне, где майор Нначи поднял восстание под знаменем «Золотого льва»? Потом они, Петр и Анджей, вместе с Жаком стояли у придорожной канавы в выжженной солнцем саванне и ждали смерти от пули повстанческого патруля. А дорога через охваченную огнем восстания Гвианию — от Каруны до Луиса? А выстрел, которым Жак свалил наемного убийцу, покушавшегося на майора Нначи! Бесшумный и точный выстрел короткой стрелой из пружинного пистолета… И наконец, исповедь Жака в зеленом «пежо», бесцельно петлявшем по глухим извилистым улицам глиняного города Каруны… Его голос до сих пор звучит в ушах Петра, а ведь прошло уже немало месяцев!

— Меня зовут не Жак, — глухо говорил он тогда. — Фамилия, имя, документы — все у меня чужое. Мое только прошлое, от которого мне никуда, видно, теперь не уйти. Меня разыскивает Интерпол. В Алжире… когда я был там с иностранным легионом… за мною было золото, наркотики. Все это считалось обычным бизнесом. Но наш связник провалился, когда возвращался из Пакистана. Можешь мне поверить, я был виновен меньше всех, даю тебе слово офицера. Но ребята, оказавшись за решеткой, свалили все на меня. Что ж, я их не осуждаю. К тому времени я уже дезертировал, обзавелся новыми документами. Работа в Гвиании была по мне — ездить по стране, забираться в саванну. Фирма, нанявшая меня, продает парфюмерию, закупает шкуры и арахис.

…Мне нравится торговля. Помнишь, зачем я пришел в ваше посольство? Я хотел выучить русский, чтобы поехать в Россию представителем какой‑нибудь французской фирмы. Наши страны торгуют между собой все больше. Знай я русский язык — мне была бы совсем другая цена.

…Мне нет никакого дела до твоих отношений с Нначи. Но ты и Анджей — вы были для меня людьми совсем из иного, мира, куда я хотел попасть и который хотел понять. Называй это желание как хочешь — даже побегом от самого себя, от прошлого. Но все случилось не так, как я хотел: прошлое настигло меня и здесь, в Гвиании…

Петр вздохнул.

На ковровой платформе, держась обеими руками за стойку микрофона, стоял в золотой тоге очередной король, имя которого Петр прослушал. Его украшенный драгоценными камнями (или стекляшками?) скипетр отбрасывал в лучах прожекторов снопы красных, зеленых, синих искр.

Говорил он медленно, скупо роняя слова, но даже те, кто до этого истуканами сидел в бархатных креслах у него за спиной, кивали ему в знак одобрения. А стадион взрывался почти после каждой его фразы, люди вскакивали и трясли кулаками, топали ногами. Тогда он поднимал скипетр — и все разом умолкали, чтобы через несколько секунд опять разразиться неистовым ревом.

Лишь один человек был невозмутим — бывший подполковник, бывший губернатор Эбахон, который знал: еще до полуночи он будет провозглашен президентом независимой африканской республики, еще до полуночи вожди объявят о своем решении произвести его в маршалы.

Правда, может быть, он про себя и улыбался: совет вождей содрал с него за все это по две дюжины ящиков пива на брата! Мало кто из этих титулованных особ, наследников некогда могущественных династий, преуспел в бизнесе, как его величество король Макензуа Второй, большинству из них и две дюжинь ящиков пива казалось богатством.

Эбахон покосился направо и вниз: в «ложе прессы» журналисты листали доставленные им пресс‑релизы. Русский и поляк о чем‑то переговаривались, облокотившись на канат, окружающий ложу.

«Джеймс Аджайи придумал хороший ход… (Эбахон опустил тяжелые веки, чтобы не выдать свои мысли довольной улыбкой.) „Шелл“ уже забеспокоилась… Англичанам не нравятся мои встречи с этим русским. Бедняги! Им так досталось в Африке, в Азии — во всех странах Содружества наций, что они теперь, обжегшись на молоке, дуют на воду…».