Джордж Джонас - Месть

Был и третий мотив. Шошана была ему нужна. Ему было двадцать пять лет, и начиная с сентября он не знал женщин. Он, разумеется, поглядывал на женщин, но ничего не предпринимал. Возможно, ему хотелось сохранить верность жене. Может быть, сказывалось постоянное напряжение. Все остальные, кроме Стива, ничем своего интереса к женщинам не выдавали. Разумеется, они могли иногда встречаться со своими женами, но не исключено, что физиологической потребности в этом не испытывали. Во всяком случае, подобных разговоров они не вели.

Но Авнер эту потребность испытывал.

Прилетев в Нью-Йорк, он снял двухкомнатную квартиру в Бруклине, в доме, где не возбранялось держать животных, так что Шошана сможет привезти с собой Чарли. Оставив задаток за апрель — к этому времени их ребенку должно было уже исполниться три месяца, он вылетел во Франкфурт.

20 декабря — Авнер эту дату запомнил навсегда — он позвонил Шошане. В это трудно было поверить, но он услышал слова, которые, по его представлениям, мог бы сказать кто угодно, кроме Шошаны.

— Я должна родить двадцать пятого числа, и я хочу, чтобы ты был здесь.

Какую-то долю секунды Авнер не знал, что ответить. Затем произнес:

— Я приеду.

— Нет, ты не можешь, — опомнилась Шошана, явно обескураженная и своей смелостью, и его ответов. — Не делай глупостей.

Я не подумала. Я ни в чем не нуждаюсь. Я лягу в больницу двадцать пятого. Все предусмотрено. Я пошутила. Тебе не о чем беспокоиться.

— Я приеду, — повторил Авнер и прибавил: — Ничего и никому не говори.

Двумя днями позднее, с фальшивым немецким паспортом, ничего не сказав своим товарищам по группе, нарушив все полученные ранее инструкции, Авнер тайком прибыл в Тель-Авив. Он знал, что оправдания его поступку нет. Что если кто-нибудь в Израиле, даже из своих, опознает его, Бог знает, чем это кончится. Лучшее из того, что могло с ним произойти, — был вечный позор, которым он покрыл бы себя и всю свою семью. А если бы его выследили чужие, то была бы загублена вся операция, его собственная жизнь и жизнь его товарищей.

Никогда в жизни, пересекая нелегально границу, он не дрожал так от страха. Отчасти, потому что знал, чем это ему грозит, отчасти, потому что, как и большинство его соотечественников, преувеличивал вездесущность израильской разведки. Для такого преувеличения имелось достаточно оснований — израильская контрразведка действительно была одной из лучших в мире, но все же не такой, какой она представлялась Авнеру. Однако надо было быть на грани безумия, чтобы при таком представлении о разведке решиться тайно прилететь в Тель-Авив. Но он и был на этой грани.

В Тель-Авиве Авнер провел четыре дня. Виделся только с матерью и с Шошаной. Он не осмелился ни навестить отца, ни проводить Шошану в больницу. И все же, когда кончились роды и он узнал, что у него родилась девочка, поздно ночью, выдав себя за дядю Шошаны, он упросил дежурную сестру принести ему ребенка. Девочка показалась ему невероятно уродливой.

А Шошана удивила его еще раз. Авнер готовился к пререканиям, к спорам и протестам с ее стороны. Но оказалось, что Шошана сама хочет ехать в Соединенные Штаты.

— Я не беспокоюсь о том, что там буду большей частью одна, — сказала она. — Я даже не беспокоюсь о том, что мы будем встречаться всего лишь два раза в год. Но я не хочу, чтобы дедушки и бабушки воспитывали нашу дочь. Я хочу ее воспитать сама.

Они условились встретиться в Нью-Йорке в апреле.

Хусейн Абад аль-Шир, один из организаторов террористов, жил большей частью в Дамаске, вне сферы действия группы Авнера. Именно поэтому Авнер и Карл причислили его к категории «трудных». Из доступной им информации становилось ясным, что у аль-Шира не было ни телохранителей, ни оружия. По профессии он был учителем и специализировался на преподавании восточных языков. В «вооруженной борьбе» аль-Шир на Кипре выполнял функции связного между ООП и КГБ. В списке Эфраима он стоял на десятом месте.

Авнер заинтересовался им после одного из разговоров с Луи. Кто-то из людей, обслуживающих Ле Груп на Кипре, сообщил, что палестинцы планируют террористическую операцию: сев на греческое судно, которое на пути в Хайфу останавливается в кипрском порту Киринея (недалеко от Никозии), пронести в Киринеи на борт судна оружие и, возможно, взрывчатку и, прибыв в Хайфу, захватить судно и сделать все возможное, чтобы создать обстановку кошмара и хаоса, подобную той, которую вызвала атака в аэропорту Лод.

— Это, — сказал Луи, — между нами.

— Нет ли у вас более подробных сведений? — спросил Авнер. — На деловой основе.

— Я могу попытаться узнать что-нибудь еще, — ответил Луи. — Участники операции будут иметь при себе афганские паспорта. Это пока все, что мне известно. Имя человека, который всем этим заправляет на Кипре, как будто аль-Шир.

Этот разговор происходил за несколько дней до убийства Хамшари. Авнер обсудил создавшееся положение со своей группой. Аль-Шир, похоже, скоро прибудет в Никозию. Территория Кипра входила в сферу действий группы Авнера.

Перед отъездом в Израиль Авнер дал Карлу номер телефона Луи, предупредив его, что Карл будет ежедневно ему звонить. Если поступят новые сведения об аль-Шире, Карл после 27 декабря позвонит Авнеру в Афины. (До этого момента только Авнер поддерживал с Луи непосредственный контакт.)

В этот день, распрощавшись с Шошаной, Авнер вылетел из Тель-Авива в столицу Греции.

В Афинах Авнер ориентировался хорошо. Правда, прежние его впечатления о колыбели западной цивилизации не были приятными. Именно в Афинах, еще будучи стажером Мосада, он впервые столкнулся с теми скрытыми от глаз и таинственными особенностями своей работы, на которые намекал ему отец. Именно в Афинах он понял также, что всякому агенту приходится выполнять и роль служащего определенной бюрократической системы, в которой, как и во всякой подобной системе, немалую роль играют личные симпатии и антипатии, интриги и мелочные соображения.

Само по себе происшествие было незначительным. Один из старших агентов Мосада, который был в то время резидентом в Афинах, однажды вечером слишком много выпил. Произошло это в общественном месте, в ресторане, в присутствии его очень молодой жены, Авнера и еще одного агента. Само собой разумеется, что никто из окружающих не знал, чем этот человек на самом деле занимался. Он выдавал себя за афинского бизнесмена, так что в его поведении, казалось, ничего особенного не было. Однако пьяным он начал дебоширить, залез на стол и стал расстегивать брюки. Если бы Авнеру и его спутнику не удалось помешать ему, он выполнил бы свое намерение помочиться на всех сидящих в зале. Его жена, по-видимому хорошо знакомая с вульгарными и агрессивными выходками своего мужа, встала из-за стола и ушла, оставив молодых людей наедине с пьяным начальником.