Олег Шмелев - Ошибка резидента. Роман

Будучи именно в таком далеком от уравновешенности состоянии духа, встретил Михаил в воскресенье, 21 мая, Владимира Уткина, с которым виделся в первый и единственный раз восемь лет назад в Одессе, точнее, в одесском аэропорту.

И вот он, Уткин, стоит на обочине шоссе, наверное, ждет попутную машину, чтобы съездить в город, откуда возвращается Михаил. Значит, не успел еще получить в банке заработанное за восемь лет, иначе уже обзавелся бы собственным автомобилем. Михаил с разрешения Монаха пользовался для своих редких поездок его старым «Мерседесом». Сегодня с утра он отправился в город, чтобы проверить, нет ли в условленной точке того обычного знака, которым его извещали, что для него получена корреспонденция «оттуда». Знака не было, и Михаил сидел за баранкой с таким видом, с каким, наверное, возвращается после многодневных тысячекилометровых автогонок несчастливый спортсмен, хотя от города до их резиденции было по спидометру всего двадцать семь километров…

Уткин стоял на шоссе, недалеко от съезда к усадьбе центра. Михаил притормозил перед поворотом, Уткин, глядевший в противоположную сторону, обернулся на него, и тут-то Михаил его и узнал - по глазам, по носу, по веснушкам. Не то что машиной обзавестись, но еще и одежду новую не успел купить. У Михаила даже сердце екнуло: совсем свежий человек «оттуда», еще, должно быть, пыль на ботинках российская, а в карманах - табачные крошки от папирос. Михаил отлично помнил, как там, в одесском аэропорту, когда менялся с Уткиным плащами, оставил ему початую коробку «Казбека». Может, Уткин после так и привык к папиросам?…

Михаил остановился перед развилкой, вышел из машины, достал сигарету и закурил, глядя из-под бровей на Уткина. Между ними было метров десять. Уткин тоже смотрел на него, и, кажется, воспоминание наконец шевельнулось в нем.

Они были одни на дороге. По этому шоссе и вообще никогда оживленного движения не происходило, а сегодня к тому же воскресенье - ни единой машины.

- Трудно здесь? - спросил Михаил вполголоса.

- Узнаешь сам, - широко улыбнувшись, ответил Уткин.

Это был фрагмент их разговора, происходившего в Одессе. Только в тот раз вопрос задал Уткин, а Тульев ему ответил так: «Узнаешь сам. Зачем тебя заранее пугать или, наоборот, успокаивать? Прыгнул в воду - плыви, а то утонешь…»

Они сошлись, подали друг другу руки.

- Давно? - спросил Михаил.

- Вчера.

- Рад тебя видеть, Уткин. - Улыбка Михаила была непритворной.

Он действительно испытывал в этот миг настоящую радость. Но все же в нем работала тайная мысль. Сотрудникам центра категорически запрещалось откровенничать между собой, но чем черт не шутит… Тут как-никак имелись сближающие обстоятельства.

- Я тоже очень рад, - сказал Уткин.

- В город собрался?

- Не мешало бы.

- Сегодня все закрыто - воскресенье. Ты, наверное, в магазин хочешь?

- Да так, вообще… Не грех бы и по баночке…

- Я с удовольствием. Садись.

В машине Уткин спросил:

- Это твоя?

- Нет, Монаха. Беру, когда надо. У него другая есть, новая.

- Ты, значит, с начальством на равных?

Разуверять Уткина было неразумно.

Михаил сказал с достаточной небрежностью:

- Не целуемся, конечно, но жить можно.

Михаил развернулся и быстро набрал скорость.

- Куда думаешь? - спросил Уткин.

- Куда хочешь. Можем в «Континенталь». Бывал там?

- Уже не помню… Мне, понимаешь, пока шляться не велели.

- Тогда надо где потише. Сегодня наших в городе много.

Михаил показал на приборную панель, приложил палец к губам. Уткин понял, покрутил в воздухе пальцем: мол, записывать могут? Михаил кивнул, и до города, минут десять, они промолчали.

Свернув на кольцевую дорогу, Михаил обогнул город и на тихой окраинной улице, застроенной трехэтажными кирпичными домами, остановился недалеко от маленького пансионата «Луиза», в ресторане которого он изредка обедал, когда слишком приедались кушанья их казенной столовой. Как он и ожидал, в крошечном, на шесть столиков, зале не было ни души. Хозяин, с которым Михаил был знаком, пожилой вдовец, сказал, что сам обслужит их. Но есть они пока не хотели.

Сели за столик у задернутого гардиной окна, и Михаил сказал:

- Что будем? Покрепче?

- Нет, давай винца, - сказал Уткин. - Мозельского. Не очень кислого.

Хозяин пошел за вином.

- Водка надоела? - усмехнувшись, спросил Михаил.

- Я там не злоупотреблял.

- Примерный труженик?

- А что? На Доске почета висел.

- Долго же ты куковал.

- Без малого восемь лет… Лучший техник районного телефонного узла…

- Вообще-то работенка не пыльная, - сказал Михаил.

- Это верно.

- А отсюда не дергали? - Это был первый вопрос по существу, и Михаил с надеждой ждал, что Уткин не уклонится от прямого ответа.

- Только раз. Под самый конец, - без всякого колебания откликнулся Уткин.

Михаил понял, что правил разведцентра Уткин придерживаться не будет. Восемь лет постоянной бдительности чего-нибудь стоят. Должен же человек когда-нибудь расслабиться. Однако, чтобы не насторожить Уткина, Михаил торопить события не стал.

Хозяин принес вино, фрукты и жареный миндаль в вазочке.

Они выпили. Михаил пожевал миндаля, слушая, как он повизгивает на зубах.

Полковник Марков в одном из своих писем рассказал Михаилу, что Уткин посещал его жену Марию, и сейчас Михаила подмывало спросить, как она выглядит, какое впечатление произвела. Но этого, конечно, делать было нельзя. Оставалось надеяться, что Уткин сам заведет разговор - не под влиянием алкоголя (от этого легкого вина человек, знакомый с водкой, особенно не опьянеет), а просто поддавшись благодушному настроению.

- Кто там не был, нас не поймет, - тихо сказал Михаил.

- Точно.

Еще помолчали. И снова первым заговорил Михаил:

- Да-а… Восемь лет - не восемь дней.

- Вообще-то я думал, хуже будет, - сказал Уткин. - А оно ничего страшного. Тягомотина, конечно.

- Ну, это ты немножко забыл, наверно, - добродушно возразил Михаил. - Я тебя когда в Одессе увидал, думаю: парень, как бычок на веревочке, на бойню ведут.

- Это верно, дрожь в коленках была. Но недолго. А потом жил - не думал. Если б не эти чертовы «Спидолы», вообще забыть можно, кто я такой.

- Почему «Спидолы»? Я тебе одну оставлял.

Уткин и думать не хотел ни о каких секретах и запретах. Говорил просто, все как есть. Да и какие особенные секреты своего восьмилетнего бездействия мог он выдать человеку, который все это время прожил в штабе центра и который настолько близок к начальству, что пользуется его автомобилем как своим собственным?

- Их у меня две было. Вторую велели достать потихоньку, купил у одного психа. А потом твою прятал, а вторую напоказ таскал.

- Для чего?

- А черт его знает. Режиссеры здесь сидели, я их не спрашивал.