Александр Авдеенко - Над Тиссой (из пограничной хроники)

Белограй пожал плечами и развёл руки в стороны.

— Знаете, товарищ майор, мне всё равно: везде буду работать так, чтобы оправдать рекомендацию.

— Советую выбрать депо. Поступишь кочегаром или слесарем, а через год-два будешь машинистом паровоза.

— Есть, товарищ майор, выбрать железнодорожное депо! — Белограй козырнул и благодарно улыбнулся.

Чтобы полностью убедить товарища по оружию в своем к нему сердечном расположении, военком спросил:

— Невеста подходящая? Не стыдно будет с ней на улицу показаться?

Это был долгожданный вопрос, и Кларк, втайне радуясь своей выдержке и логической последовательности поведения, достал бумажник, извлёк из него все газетные и журнальные фотографии Терезии, любовно наклеенные на картон.

— Постой, голубе!… — остановил его военком, — так это же наша Терезия. Терезия Симак. Герой Социалистического Труда. Хороша дивчина! Ну, брат, высоко ты залетел.

Белограй вздохнул, покачал головой.

— В мечтах, товарищ майор, я, конечно, высоко взлетел, а вот… неизвестно, где сесть придется, может быть, в самую лужу.

— Значит, ещё не сговорились?

— Нет, товарищ майор. Она ещё даже не знает, что я…

— Что ты жениться на ней хочешь? — подхватил военком и захохотал. — Вот так жених!

— Опоздал я, товарищ майор, женихаться. Эх, каким я был в сорок четвёртом. Вот!

Кларк достал аккуратно сложенный, пожелтевший от времени, потёртый на изгибах газетный листок размером многотиражки. Военком увидел хорошо ему известную армейскую газету, которую каждый день читал на фронте. На первой странице была напечатана большая статья, озаглавленная: «Подвиг гвардейца Ивана Белограя». Тут же был помещён и снимок героя; белозубая улыбка, из-под шапки выбивается тяжёлый чуб, на шее ремень автомата, грудь в орденах и медалях.

Эта фальшивка была в своё время изготовлена в американской типографии и вручена Кларку как особо охранная грамота.

— Вот, товарищ майор, каким я был когда-то, в дни своей молодости. Да! — Иван Белограй вздохнул. — Что было, то сплыло.

— Хорррош гвардеец! — Майор, близоруко щурясь, рассматривал изображение Кларка. — Да и теперь не хуже. Можешь не вздыхать.

— Что вы, товарищ майор, — демобилизованный старшина скромно потупился. — Укатали сивку крутые горки,

— Ну, ну, не прибедняйся. Не зря же ты Терезии приглянулся.

— Так уж и приглянулся!

Кларк положил на край стола кисть правой руки. Военкому сразу же бросилась в глаза вытатуированная на обратной стороне его ладони надпись: «Терезия».

— Как же это так, голубе: не сговорившись с Терезией, клеймишь себя навек её именем?

— Не знаю, товарищ майор, по глупости, наверное. — Кларк, делая вид, что смутился, закрыл татуировку рукавом.

Майор Пирожниченко, посмеявшись, позвонил начальнику яворского железнодорожного депо инженеру Мазепе, своему приятелю и постоянному спутнику в охотничьих походах, и попросил его «быстренько и аккуратно, на что ты великий мастер, устроить на работу паровозным слесарем героя Отечественной войны Ивана Фёдоровича Белограя». Тут же, в присутствии демобилизованного старшины, Пирожниченко позвонил другому своему приятелю, начальнику яворской милиции, и попросил его прописать на постоянное жительство «товарища Белограя, демобилизованного старшину, моего однополчанина, заслуженного гвардейца, пролившего свою кровь за освобождение Закарпатья».

Третья услуга, охотно оказанная майором Пирожниченко Белограю, была скромнее, но всё же существенная: военком написал записку в жилищный отдел яворского горсовета и попросил без всякой волокиты предоставить жилплощадь «демобилизованному доблестному воину, неоднократно награждённому боевыми орденами и медалями, — Ивану Федоровичу Белограю».

Так в течение одного дня Кларк пустил корни в яворскую почву.

В тот день, когда Кларк оформлялся на работу в депо, на доске приказов и извещений он обратил внимание на бумажку, скромно приклеенную среди прочих. В ней ясно, чёрным по белому, значилось следующее: «Зачислить слесаря Ивана Павловича Таруту в паровозоремонтную бригаду Хижняка». Кларк внешне ничем не выдал своего радостного волнения, душа его ликовала. Ещё бы! Парашютист Карел Грончак, снабжённый документами на имя Ивана Таруты, был его спутником по самолёту в ту ночь, когда он прыгнул над Венгрией. Карел Грончак предназначен ему в подручные для совершения диверсий на горной дороге.

Где же он, слесарь Тарута? В поисках своего ассистента Кларк ничего ни у кого не спрашивал, он пользовался только тем, что случайно слышал. Место, где работает бригада Хижняка, установить было нетрудно. Расхаживая по депо, Кларк забрёл на вторую, хижняковскую, канаву. Здесь он краем уха уловил обрывок разговора, из которого ему стало ясно, что Тарута лежит в больнице. Казалось, предосторожности теперь уже излишни. Но Кларк всё-таки не пошёл в больницу, решив, что встретится с Тарутой позже.

Карел Грончак не опознал своего яворского шефа и в четвёртом нарушителе, принявшем яд. Перед Громадой встали новые труднейшие вопросы: не захотел по каким-либо соображениям Карел Грончак узнать в Грабе своего яворского шефа или в самом деле это не он? Если же Граб не важная персона, то почему вражеская разведка проявила о нём такую большую заботу?

Изучая материалы, собранные Зубавиным, Громада пришёл к выводу, что Граб не мог быть руководителем диверсионной группы на железной дороге, он выполнял какую-то подсобную роль, и только. Какую же именно?

Судя по показаниям мастера Чеканюка, Граб не собирался долго жить на советской земле. Стало быть, он, как местный житель, хорошо знающий пограничный район, послан за Тиссу в качестве связиста или проводника.

Установить с кем-нибудь связь, кроме Чеканюка, он не пытался. Значит — проводник. Кого же он проводил? Тех троих, что убиты в Чёрном лесу? Или ещё кого-то?

Ответы на все эти вопросы генерал Громада решил искать опять на границе, у истока событий, на пятой заставе.

…Берег Тиссы. Генерал Громада и капитан Шапошников, оба в глухих плащах, скрывающих их знаки различия, в одинаковых зелёных фуражках, медленно, вполголоса разговаривая, идут по тропинке, повторяющей все изгибы служебной полосы. Светлый день, на ясном небе ни единого облачка. Хорошо пригревает солнце, слабый ветерок доносит свежий терпкий воздух гор, но на лицах пограничников нет весенней радости. Они серьёзны, напряженны.

Шапошников ещё раз, стараясь не упустить ни малейшей детали, докладывает генералу, где и как была нарушена граница, как было организовано преследование на одном направлении и розыски на другом.

Генерал слушал с сосредоточенным вниманием, изредка задавая скупые вопросы. Судя по их характеру, начальник войск прибыл на заставу не для разбора операции, не для того, чтобы подвести итог событиям. Он искал ключ к какой-то новой трудной задаче. И это особенно было интересно капитану Шапошникову, так как он, несмотря на все ясные доказательства успеха, тоже не считал операцию завершённой.