Александр Авдеенко - Над Тиссой (из пограничной хроники)

Водитель с удивлением покосился на пассажира, но волю его выполнил: остановился через двести метров на проспекте.

— Теперь закурим, — Андрей достал папиросы, угостил шофера.

С проспекта хорошо был виден мост через реку, по которой проследовал в Ужгород раховский автобус. Проводив его глазами, Андрей скомандовал:

— Поворачивайте на сто восемьдесят градусов, к автобусной остановке!

Мать, встревоженная, опечаленная, растерянно топталась на автобусной остановке, повидимому, решив ждать следующей машины из Верховины. Андрей подошел к ней, Молча положил на плечо руку.

— Здравствуй, Андрюшенька! — оборачиваясь, обрадованно воскликнула она.

— Здравствуй, — ласково сказал он. — Ну, зачем беспокоилась? Разве я без тебя дороги домой не нашел бы?

Внимательное, приветливо-ласковое, дружеское выражение лица Андрея, так понравившееся Вероне, теперь стало еще более нежным.

Марта Стефановна была счастлива: ведь она встретилась с сыном после долгой, полугодовой разлуки.

Подъехав к своему дому, Андрей взял чемодан, небрежно кивнул матери:

— Расплатись, мамочка!

Марта Стефановна поколебалась немного и заплатила.

В садике, примыкавшем к дому, цвели тюльпаны, розовые и синие незабудки. В большой проволочной клетке, высоко поднятой на четырех столбах, ворковали белоснежные голуби. Под навесом веранды висели золотые початки прошлогодней семенной кукурузы. На подоконниках, прильнув к стеклам, стояли красные, белые, сиреневые цветы в горшках. В глубине двора сквозь прозрачный плетеный птичник чернела фигура Марии, окруженной курами, утками и гусями. На весеннем солнцепеке грелась кошка с котятами.

— Хорошо! — поворачиваясь к матери и счастливо улыбаясь, проговорил Андрей. — Все, как было. Будто и не уезжал.

Из птичника вышла Мария с лукошком в руках. Она была в строгом одеянии: черная длинная, чуть не до пят, юбка, черная кофта с темными пуговицами, черный фартук, черные начищенные ботинки, черные чулки. Только лицо ее было белым, и на нем лучилась сладенькая улыбочка.

— Боже мой, как ты вырос, Андрюша! — молитвенно скрестив руки на груди, нараспев воскликнула Мария. — Здравствуй, красавчик, здравствуй, королевич мой ненаглядный!

— Здравствуй, святая Мария, — с притворным дружелюбием усмехнулся Андрей, разглядывая бывшую монашенку, неутомимую работницу и ловкую помощницу матери в ее коммерческих делах. — Здравствуй! — Он кивнул Марии и направился в дом, откуда доносился аромат жареного мяса и сдобного теста.

В самой большой комнате на раздвинутом столе, как и ожидал Андрей, было приготовлено праздничное угощение. Чуть ли не сорок тарелок, на каждой выложена особая закуска: колбасы всех сортов, сыр, икра, тонкие ломтики красной рыбы, холодная курица, пирожки, соленые огурцы, моченые яблоки и сливы, перец фаршированный, печенья, яблоки, виноград, вино, орехи, конфеты…

Середину стола занимал большой пухлый торт. На его коричневом шоколадном фоне белела сливочная надпись: «С приездом, мое счастье!»

«Мое счастье» довольно равнодушно, как и полагалось человеку, знавшему себе цену, оглядел стол: нам, дескать, не в диковину этакое изобилие харча, не ждите благодарности.

— Крестного не догадалась пригласить? — спросил он.

— Приглашала, Андрюшенька. Нету его дома. Ночью вернется из поездки.

— Ну и ладно, обойдемся пока и без него. — Андрей обошел вокруг стола, потирая руки. — А не найдется ли у вас, хозяюшка, самой обыкновенной картошки, ржавого селедочного хвостика и простой русской горькой?

Марта Стефановна не обиделась на то, что сын не оценил по достоинству ее кулинарных и гастрономических стараний, ее щедрых расходов. Наоборот, она поспешно и виновато пробормотала: «Сейчас, сейчас, Андрюша, мы все сделаем с Марией», — и скрылась в кухне. Вернулась с вареным холодным картофелем, селедкой и белоголовой бутылочкой.

Пока Андрей пил и ел, Марта Стефановна и ее помощница с умилением смотрели на «королевича» и «красавца». Сменяя друг друга, они рассказывали ему про все местные новости, о рыночных ценах на вино и фрукты, о том, какие редкие, дефицитные товары продавались за это время в универмаге и в комиссионке, что удалось купить и перепродать, что отложить в запас. Немало приобретений досталось на долю Андрея: китайские рубашки с вечными крахмальными воротниками, кожаная фиолетовая куртка на молнии, модные полуботинки на толстой каучуковой подошве, чешский и венгерский галстуки, шведские лезвия, болгарские сигареты, красивые носовые платки…

Андрей принял подарки как должное. Он давно приучил мать к тому, чтобы она свою любовь к сыну беспрестанно подкрепляла вещественно и денежно. Он бы удивился и обиделся, если бы она перестала это делать. Он считал закономерным, что черная Мария работала на мать, а мать — на него.

Пересмотрев и примерив обновки (расцветки китайских рубашек ему не понравились, куртка показалась великоватой, полуботинки тяжелыми и слишком тупоносыми, а галстуки недостаточно яркими), он побрился, надел новую куртку, пригладил щеткой свои длинные волосы, собранные в пучок на затылке, надушился «Белой сиренью» и объявил, что отправляется в город, в гости к Олексе Сокачу.

— Отдохнул бы, Андрюша. Завтра пойдешь по гостям, — робко посоветовала Марта Стефановна.

— Мама, зря беспокоишься. Я неутомимый.

Он накинул поверх куртки плащ, закурил сигарету и небрежно сказал, щелкнув пальцами:

— Мама, подкинь что-нибудь.

Марта Стефановна вздохнула, потянулась к сумке:

— Сколько?

— Сколько не жалко.

— А все-таки? На сигареты и спички?

— Ну, ты же сама понимаешь, что я сегодня должен угостить Олексу Сокача. И так угостить, чтобы он всю жизнь вспоминал и благодарил.

— Позвал бы его сюда и угостил.

Мать поспешно раскрыла сумку и, шурша новенькими бумажками, вытащила две сотни, положила их на стол.

Андрей перебросил сигарету из левого угла рта в правый, сердито пыхнув дымом, прищурился, протянул матери руку.

— Позолоти еще, родная, бог не забудет твоей щедрости, — подделываясь под цыганку-гадальщицу, проговорил он.

Марта Стефановна улыбнулась. Ну как можно не любоваться таким остроумным, обворожительным сыном, как можно отказать ему в чем-нибудь!

Достав из сумки еще две новенькие бумажки, она умоляющими глазами посмотрела на сына, улыбнулась:

— Только ты никому про это не говори, Андрюша. Самое главное — дяде Любомиру не проболтайся. Ты пойдя к нему, скажи, что мать не дала денег на угощение Олексы Сокача. Он пожалеет тебя, подкинет, сколько надо.

Андрей недобрым взглядом смерил мать с ног до головы:

— Он твой казначей или как? Почему ты его боишься? Почему жалеешь для меня денег, а он нет? Восемь переводов от него получил, а от тебя ни одного.